Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Пришел Колесник и доложил, что в радиусе трехсот метров прочесали, подозрительного ничего не обнаружено, если не считать окурков. Труп Чумака погрузили на бортовой УАЗ, и Сергеев сказал, что экспертная комиссия может уезжать, а он останется здесь с Колесником. Участковый Федченко пусть приезжает завтра пораньше сюда к ним на стан.

Чабан Иосиф Вароди вел их узкой тропинкой среди камышей. Под ногами хлюпала вода, и Федченко, единственный, кому не досталось резиновых сапог, скакал с кочки на кочку. Потом провалился по щиколотку, плюнул и зашлепал прямо по воде, подвернув штанины форменных брюк.

— Где-то должна быть лодка, — озабоченно проговорил Вароди.

— Чья? — немедленно поинтересовался Колесник.

Ему не ответили. Вароди сказал, чтобы его ждали, и стал с треском проламываться сквозь заросли. Его не было минут двадцать. За это время Колесник успел самостоятельно сунуться в камыши, увязнуть в иле и, набрав в сапоги воды, угомониться.

Наконец вернулся Вароди и повел всех троих к тому месту, где причалил плоскодонку. Кое-как умостившись на бортах, скамеек не оказалось, Иосиф обломком шеста оттолкнул посудину и сноровисто погнал ее сквозь едва заметную прогалину.

— Специалист! — удивился Сергеев.

— С мое проживешь, чему не научишься. Давно я на озеро не наведывался.

— Бывал раньше?

— Приходилось. На ондатру по молодости капканы ставил. Потом запретили. Горелов в тюрьму посадить грозил. Разрешение, мол, надо. А где его возьмешь? Да и некогда мне ездить выпрашивать — овец на кого оставишь?

Плоскодонка вышла из камышей на плес. Стая глянцево-черных с белыми отметинами на лбу лысух дружно заскользила прочь от лодки. Посреди плеса неподвижно застыли два крупных лебедя. Вокруг них рассыпались несколько лебедей поменьше, серые, еще не успевшие сменить оперение.

— Вон он, большой остров, — показал шестом Иосиф.

Сделалось совсем мелко. Лодка уткнулась в травянистые кочки. Федченко, спрыгнув, потащил плоскодонку за нос. Из чакана, с треском хлопая крыльями, взвилась пара крякуш и свечкой пошла в небо.

Остров, похожий на обычный кусок степи, топорщился бурыми зарослями верблюжьей колючки. Шары перекати-поля, сплетаясь, громоздились друг на друга. Узкой грядой стелились корявые кусты мясистой зеленой таволги. На возвышении, метрах в ста от воды, белел остроконечный обелиск. Они невольно ускорили шаг. Памятник, сложенный из кирпича, выглядел запущенным. Могильный холмик осел и порос травой. Согнутая жестяная звезда на верхушке обелиска выцвела. Кирпич и звезда были густо исклеваны дробью.

— Вот сволочи, ничего святого нет, — пробормотал Колесник, пытаясь прочитать фамилии на металлической дощечке.

— Здесь четверо энкавэдешников похоронены, — сказал Вароди, — в сорок девятом погибли. Первое время из города часто приезжали и офицеры, и родственники. Цветы привозили, салют делали. Потом все реже и реже… Одна старушка дольше всех ездила, видно, мать кого-то из них. Уже лет пять не появлялась, наверное, померла.

— Почему их на острове похоронили, а не отвезли в город или поселок?

— Как на войне, — пытаясь выпрямить звездочку, ответил молдаванин. — Где погибли, там и закопаны. Их нельзя было везти, трупы на жаре неделю пролежали, расползаться начали. Потом остров с самолетов бомбили, солдаты цепями шли. В общем, кого постреляли, кого живьем взяли. А несколько человек скрылись. Энкавэдешники их искали, ну и попали в засаду. Всех четверых уложили.

— А тех бандитов, никого, что ли? — запальчиво спросил Колесник.

— Бог их знает. Помню только, что остальных в тот год все равно поймали. Их на соседней точке, у дяди Ивана, ночью в сарае держали. Мы бегали смотреть, но часовой не пускал. Здесь полно людей похоронено. Только без памятников и крестов. Вон туда посмотрите…

Сергеев подошел к кустам таволги. В ряд шли едва заметные, тоже осевшие от времени бугорки. Немного поодаль чернела нора, валялись трухлявые обломки досок.

— Землянка, — пояснил Вароди. — Их много нарыли, да почти все обвалились. В детстве я тут часто лазил. Где патрон подберешь, где железку какую-нибудь. Оружие иногда находили.

Он нагнулся и протянул Сергееву ржавый зазубренный осколок.

— От бомбы…

Федченко, встав на корточки, заглянул внутрь землянки. Когда глаза привыкли к темноте, увидел остатки кострища, хлам, покрытый плесенью.

— У них что, печек не было.

Сергееву вспомнилось, как проезжал прошлой зимой над озером. Мела поземка. Сумрачным было фиолетовое небо, и темные разводы голого льда еще больше усиливали мрачность этого безлюдного места.