Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

— Вранье! Ничего ты не вспомнила, когда надела его! Просто ты — продувная бестия — решила выжать максимум из данной ситуации — пусть, я не против; если пошла карта в руки, глупо отказываться. Я только не желаю, чтобы ты считала меня дурачком!

Увидев, что Мол закусил удила, что в нем бурлит ущемленное самолюбие, увидев, что Мола не переубедить, Алиса неожиданно для него и для себя тихо заплакала.

Окончательно разъярившись, Мол закричал:

— Слушай, ты добьешься: я сейчас уеду!

И тогда Алиса прошептала сквозь тихие всхлипывания: — Мне легче бы сейчас сдаться, сказать, что ты прав. Но тогда я бы солгала, а нам нужна правда. И правда заключается в том, что десять минут пробыв в Ожерелье зингов, я многое вспомнила. И в том прошлом, давностью в два тысячелетия, есть и твое место, Мол. Если я не ошиблась, Мол, ты был тем рабом-мастером, что изготовил оба ожерелья.

— Как — оба?! — неожиданно изумился Мол.

— Ожерелье в металле — первое, а было еще и второе ожерелье, где вместо металла — кожа, и камни изириса сверкают на коричневом фоне — еще красивее, поверь, Мол…

В комнате стало тихо. Так тихо, будто сюда вошла память о двух земных тысячелетиях… Взяв себя в руки — ведь не истерик же он в конце концов, а нормальный мужчина с нормальными реакциями! — Мол решительно, но спокойно заявил: — В общем, я должен хотя бы несколько минут подержать Ожерелье зингов в руках…

Решить довольно легко, но как претворить решение в жизнь?

В это же ночное время в баре шел не менее напряженный разговор, но роли распределились иначе: женщина, а ею была Лилия Дей, выглядела взбудораженной, а мужчина, им был Алексей Двинский — Двин — пребывал в спокойном безразличии.

— … Ты видел, Двин: я побледнела и чуть не рухнула на пол, — страстно шептала Дей, — так я заплатила за подсказку ожерелья. Как только я взяла Ожерелье зингов в руки, картины — одна сочнее и красочнее другой — замелькали в моем сознании с невиданной скоростью. Удивительно, Двин, раньше мое воображение не знало такой скорости — это поражает и запоминается навсегда. Блистательная вереница видений. Шествие фараона, когда все вокруг словно облито золотом, сверкает драгоценностями. Я видела себя, Двин, в роскошном наряде, рядом с фараоном. Видимо, я была женой фараона.

“Ну, конечно, — саркастически усмехнулся про себя композитор, но внешне не подал виду. — На меньшее, чем быть в прошлом женой фараона, ты не согласна — о людская спесь!..” Алексей Двинский вздохнул и подлил шерри-бренди в темный бокал Лилии. Она же, почти не смущаясь, продолжала: —… Но главный сюрприз, Двин, я приберегла для тебя. Знаешь, кем ты был тогда?

— А я тоже там был? — на сей раз Двину не удалось скрыть сардоническую усмешку.

— Ты ироничен, потому что не помнишь, — Лилия старалась говорить хладнокровно, но это плохо удавалось ей: больно уж интересной и волнующей представлялась ей тема. — А не помнишь, потому что не притрагивался к ожерелью. Через пять минут мы это поправим — и твои усмешки как рукой снимет. — Лилия помолчала и почти торжественно заявила: — Два тысячелетия назад для тебя, Двин, не было ничего невозможного, ты купался в золоте, в славе, в почитании, ты был наместником бога на земле — ты был фараоном, Двин.

Благодарно улыбнувшись ей за столь щедрое распределение ролей, Двин с юмором похвалил себя: — И тогда умел устроиться. — Но сейчас же, сопоставив факты, спохватился и с комическим ужасом уставился на Лилию: — А в твоем лице, Лили, выходит, имел супружницу?! И, конечно же, покончил жизнь самоубийством? — на что Лилия фыркнула и предложила ему пройти в выставочный зал — благо он пустует в ночное время.

Ловко отключив сигнализацию: своя рука — владыка! — Лилия благоговейно передала Ожерелье зингов Двину, не сводя глаз с его лица, надеясь уловить бледность, испуг, напряжение взбудораженной памяти, но — не тут-то было! Двинский оставался спокойным, как древнеалипетский курган. С сожалением пожав плечами, Двин искренно сказал: — Никакого проблеска, Лили, честное слово.

Снопы изумрудных и золотых искр вылетали из ладоней, в которых он держал одно из драгоценнейших ожерелий земли, но вся эта красота говорила лишь душе Двина, но ничего не подсказывала его памяти. Понимая, что Двин не лжет, Лилия робко попросила: — Надень его на себя.

Двин улыбнулся и ласково напомнил ей: — Я ведь не женщина, Лили. И в древнем Алипете мужчины не носили ожерелий.

— А ведь ты прав! — обрадовалась она. — Тысячу раз прав! Вот поэтому ты и не можешь вспомнить! Ничто в твоем прошлом не связано с этим ожерельем! Ты ни разу не держал его в руках — поэтому и не можешь вспомнить!