Инна Булгакова: Смерть смотрит из сада

— Что? О чем ты?

Анна оттолкнула сильное податливое тело, выскочила в прихожую… лестница… дверь в кабинет чуть приоткрыта. В глубоком своем кресле полулежал дедушка с перерезанным горлом, весь в крови, стол и доски пола залиты кровью, окровавленные бумажки на полу… и Библия в крови, и даже на потолке мансарды обильные брызги.

— Не может быть! — дикий, нечеловеческий вопль за ее спиной.

— Саша, не смотри! Ты опять заболеешь, не смотри!

— Как вы попали в дом к Вышеславским?

— На меня напал на станции хулиган, спас сосед, Иван Павлович, и познакомил с Сашей.

Допрос ночью на кухне, где ее стараниями вещи и вещицы сияли в безукоризненном порядке и тикали ходики. Немолодой следователь в чине майора глядел хмуро, и его можно было понять: убийство («зверское, дерзкое» — напишут в криминальной хронике) крупнейшего ученого-ядерщика, академика, четырежды лауреата и проч.; в нормальные времена дело немедленно передали бы на Лубянку, а теперь вот отдувайся сам.

— И вас, незнакомого человека, без рекомендаций приняли в семью на службу?

Ну как рассказать, что им с Сашей не нужны были никакие рекомендации, что доверие, влечение вспыхнули разом на соседской веранде?

— Приняли. А мне очень деньги нужны, я учусь на дневном. — Анна вздохнула с детским каким-то всхлипом; майор смягчился.

— Вам, конечно, пришлось нелегко…

— Чем его зарезали?

— По первому впечатлению, очень острым предметом — скальпель, бритва…

— На верхней полке секретера — я его протирала — лежала бритва.

— Разве секретер не был заперт?

— Был, замок в откидной крышке, но она верхнюю полку не закрывает.

— Верно. Но никакой бритвы там уже нет. Опишите.

— Ну, такая старая, в белом как бы футлярчике.

— А вы наблюдательны. Ладно, уточним у внука. Расскажите про вчерашний день.

— Мне отвели комнату покойной Сашиной матери на первом этаже. С утра они пошли на кладбище, а я убиралась и готовила обед.

— Когда вы убирались в кабинете, что-нибудь задело ваше внимание?

— Старинная раскрытая Библия на письменном столе… и этот секретер — он очень красивый, антикварный, должно быть.

— Вы знали, что там у Вышеславского хранятся драгоценности?

— Нет.

— Вообще про драгоценности не слышали?

— Саша говорил: дедушка очень любил свою дочь и покупал ей… с премий, наверное. Он ведь много зарабатывал?

— Надо думать.

— Вот и дарил Полине драгоценности.

— Вы не в курсе, внук не испытывал денежных затруднений?

— Не в курсе, но уверена, что нет.

— Откуда такая уверенность?

— Саша… не такой человек, понимаете? Строгий, глубокий и серьезный. Они так любили друг друга.

— А вы понимаете? Внук ввел вас в дом, где на следующий день происходит зверское убийство с похищением ценностей?

— Вы не смеете нас подозревать! Я отвечаю за каждую минуту этого вечера.

— Сделайте милость, отвечайте.

— Мы поужинали… Да! — воскликнула Анна. — Когда я утром принесла в кабинет кофе, Александр Андреевич разговаривал по телефону: «Я буду ждать звонка».

— От кого?

— Не знаю. Дословно: «Да ради Бога, когда сможете, я буду ждать звонка». А ночью мы слышали голоса…

— Погодите, по порядку. Вы поужинали. О чем шел разговор?

— Помянули Полину, и дедушка сказал, что он размышляет: есть ли жизнь после смерти.

— Актуальные размышления.

— В конце мы выпили за Сашу — ему вчера исполнилось двадцать, — и дедушка поднялся к себе.

— Где Вышеславский хранил ключ от секретера, не знаете?

— Ключи. Их целая связка, там внутри такие маленькие ящички, они тоже запираются.

— Да, да, верно.

— Он достал ключи из внутреннего кармана пиджака.

— Он что, вам их демонстрировал?

— Отдал Саше, чтоб тот принес бутылку коньяка.

— А почему академик запирал коньяк в секретере — внук пьет, что ли?

— Да нет… по-моему, нет. После ужина мы с Сашей пошли к колодцу за водой.

— Вдвоем?

— Я пошла, а его соседка позвала, на минутку. Дедушка смотрел из окна кабинета, я помню. Саша подошел, мы поговорили.

— О чем?

— О его матери.

— О чем конкретно? Не вынуждайте меня вас понукать.

— О том, что тринадцать лет назад, день в день, ей перерезали горло.

— Бритвой? — изумленно уточнил следователь.

— Не знаю.

— День в день?

— Четырнадцатого июня, когда Саша родился.

— Придется поднять архив. Преступника поймали? Понимаете, если он отсидел тринадцать лет…

— Саша сказал, что обвинили его.