— Одну минуту, задыхаюсь от духоты.
Николай Алексеевич вышел, математик подумал: «Какой бы ответ его устроил?..»
— Рассказывайте! — потребовал хозяин, возникнув на пороге с мокрым лицом.
Иван Павлович рассказал.
«Загробная» находка в кабинете под настольной лампой. Страх. Сад. Шорох в траве, удаляющийся к калитке, — так казалось юноше. Он побежал в рощу, где ухала ночная птица, чернели тени под деревьями и кружили, кружили шаги — реальные или воображаемые на нервной почве… закружили до изнеможения, он выбился из сил, как вдруг заметил: в кабинете уже не горит свет.
Саша рванул к дому, кто-то спрыгнул со ступенек и, согнувшись, пробежал в сад, к лужайке… Там было светлее, месяц сиял над колодцем, и трепетал под легчайшим ветерком каштан. Он почему-то знал, что в кустах под каштаном прячется враг (там погибла мама), и заставил себя приблизиться… еще ближе, еще… уже как будто слышалось чье-то хриплое дыхание, но вдруг резанула боль и наступило беспамятство.
Когда Саша ожил на лужайке, как на дне черной чаши, в кабинете сверкала люстра и кто-то светил из окна электрическим фонариком («То был я», — пояснил математик). Свет погас, и юноша пополз по-пластунски в глубь садовых зарослей. Кто-то неразличимый во тьме, с горящим фонариком, подошел к колодцу, постоял и исчез. Саша опять провалился в яму, а очнувшись, побрел на огни соседского дома.
— Прошу извинения, Николай Алексеевич, но дело есть дело. Где вы были в вечер пятницы и в вечер субботы?
— Я не отношусь к сексу как к спорту, — усмехнулся учитель. — Я по обыкновению читал, размышлял, гулял.
— Где?
— Тут, в окрестностях.
Встреча с Кривошеиными происходила под девизом: «Я всегда все помню!» — безапелляционное заявление ученой ядерщицы, которая перебила первый же вопрос Ивана Павловича: «Помните ли вы…»
Этих чудаков он знал уже много лет, но поверхностно, раскланиваясь при редких встречах, всегда внутренне поеживаясь (хотя и сам не был обделен ни ростом, ни силой). Но эти двое, раздутые чудовищные младенцы, казались потомками вымершей расы исполинов. Кривошеин, киношный деятель («Я — директор фильмов»), носил имя такое русское, задушевно-знаменитое — Антон Павлович — и, как типичный подкаблучник, возбуждал неистребимую стервозность в супруге.
Хозяйка восседала на стуле (маленьком и хрупком под ней) в центре большой комнаты с тремя дверьми, в которых внезапно возникал хозяин — внезапно и бесшумно и, при всей громоздкости, грациозно, подтверждая показания жены.
— Мы пришли к назначенному часу, но позже той незнакомой семьи.
— Попозже, — деликатное эхо из средней двери.
— Но вас познакомили?
— Разумеется.
— Нас знакомили, знакомили…
— Однако та пара осталась для нас неведомой, если можно так выразиться. Ни до, ни после мы с ними не встречались и с Вышеславским о них не говорили.
— Почему?
— Как-то не пришлось… Имена Александр Андреевич назвал, конечно, но я была занята подарками. Мы подарили лошадку и коробку конфет. Помнишь, Тоша?
— Коробку и лошадку.
— Но кто такие эти незнакомцы, чем они занимались?
— По намекам, что-то связанное с вооружением… Я имею в виду мужа. Эту тему мы, естественно, не дебатировали. По всей видимости, люди не нашего круга, подавленные честью приглашения к академику.
— А ребенок?
— Отлично помню: светленький, маленький, в белой маечке и красных штанишках. Саша был одет так же, только штаны голубые.
— Синие.
— Тоша, не спорь.
— Значит, то был мальчик?
— Мальчик.
— Вы уверены?
— Абсолютно, потому что его звали Роман. «Ромочка!» — кричал Саша на весь сад. В общем, отдаю должное, дети к нам не лезли. Хотя атмосфера за столом, подправленная памятью, представляется сейчас тягостной из-за этой ужасной считалочки: «Вышел месяц из тумана…»
— «Вынул ножик из кармана…» — подхватил Антон Павлович.
Супруга — упрямо перебивая:
— «Буду резать, буду бить…»
Супруг — с конечным торжеством:
— «Все равно тебе водить!»
— Тоша! — Голос строгий, сейчас скажет «Фас!» или «Фу!» — Ты нарезал пионы?
— Софья Юрьевна, если не возражаете, ваш муж мне нужен.
— А что вы вообще затеяли?
— У меня лежит раненый Саша.
— Раненый? Кем?
— Неизвестно. Напали на него в темноте…
— Где?
— В саду у колодца.
— Что за роковое место! И ведь драгоценности украдены?
— Значит, дело не только в них. Сегодня воскресенье, у следователя выходной…
Читать дальше