Аллан Холл - Монстр [Дело Йозефа Фритцля]

Месяц спустя Йозеф Фритцль, точный как часы, явился перед обитательницей своего тайного дома. Он пришел в темницу днем, непреклонный ни к каким мольбам о свободе, наполнил холодильник едой и вновь пригрозил жильцам — не заходить в подвал «под угрозой выселения». Во время одного из ночных свиданий с дочерью Фритцль достал ручку, бумагу и под свою диктовку заставил ее написать несколько записок. Прежде он убедился, что письма и школьные сочинения Лизль сохранились. Они только подтвердят подлинность маскарада, который он затеял.

Дорогие папа и мама!

Я решила уйти, чтобы жить независимой жизнью. Я с людьми, которые заботятся обо мне, с ними я в безопасности. Пожалуйста, не волнуйтесь и не ищите меня. Это мое решение, моя жизнь.

Пожалуйста, передайте братьям и сестрам, что я всех очень люблю.

С.

Выбил ли Фритцль эту записку из дочери силой — неизвестно. Ее дух еще не был полностью сломлен в первые дни и недели заточения. Однако, получив письмо и забравшись в свой испытанный «мерседес», он доехал до родного города своего героя, Адольфа Гитлера, и послал письмо по семейному адресу на Иббштрассе. Вооружившись им и образцами почерка дочери, он отправился в местный полицейский участок, где принялся кормить всех россказнями о том, что дочь за несколько месяцев до своего исчезновения говорила всем, что собирается присоединиться к какой-то странной секте. Почерк письма совпадал с почерком сочинений Элизабет, а почтовая марка Браунау-ам-Инн казалась достаточным доказательством того, что она выбрала жизнь на свой страх и риск; теперь она была взрослой во взрослом мире.

Отныне судьба Элизабет была решена окончательно. Полицейское расследование застыло на холостом ходу почти на четверть века.

Фритцль укреплял свою версию терпеливо и заботливо, словно укреплял стены еще одной, невидимой камеры. Соседка Данильчук вспоминает: «Недели, месяцы после случившегося он уезжал на своей машине и возвращался только поздно. Когда мы виделись, он обычно говорил: „Сегодня попробовал съездить в Линц“. Или Грац, или Вену. Говорил, что объезжает улицы, повсюду ища Элизабет. „Знаю, это, вероятнее всего, безнадежно, но мать так переживает. Это была бы не жизнь, если бы я изо всех сил не старался ради нее“. Соседи не переставая обсуждали историю Фритцлей, причем все отмечали, как подкосила отца потеря дочери. Он говорил, что забирался в такие места, как Западный Банхоф в Вене, где шляются проститутки и наркоманы, в Линце заезжал в общину сквоттеров. Он действительно выглядел убитым горем отцом, который выбивается из сил, стараясь найти свою девочку».

В действительности Фритцль использовал ложные поездки, чтобы приобретать детали для своего бетонного убежища. Он выискивал материалы, которые были ему нужны, как шпион на задании, не забывая всегда измерять расстояние от Иббштрассе и проверяя, нет ли поблизости местных. Хотя Фритцль и останавливался в маленьких супермаркетах и магазинах уцененных товаров, основные закупки он производил в магазине под названием «Метро в Линце». Там можно было купить почти все для ресторанчиков, торгующих навынос, и малого бизнеса, и Фритцль вытребовал себе карточку, позволявшую ему отовариваться дешевле; он мог дюжинами покупать замороженные пиццы, свежезамороженные овощи в огромных мешках, заказывать свадебные пакеты со спагетти.

Во время одной такой поездки по магазинам, ставя свои продукты на ленту транспортера, ведущего к кассе, он оцепенел от ужаса, услышав сзади знакомый голос: «Привет, Зепп! Кому ты все это покупаешь?»

Это был сосед, а в тележке Фритцля рядом с продуктами лежали подгузники. Ему повезло: сосед не обратил внимания на содержимое тележки.

Тут же указав на девицу за кассой, Фритцль сказал: «Вот разжился здешней карточкой, это несложно: стоит только переспать с кем-нибудь из персонала».

Сосед уставился на кассиршу. Оба расхохотались. Фритцлю хватило секунды, чтобы спрятать подгузники. Сосед вспомнил об этом случае только много лет спустя, когда прочел, что «Метро» был главным источником странных покупок Фритцля.

Пока Элизабет чахла в искусственно освещенной комнате, недели складывались в месяцы, а месяцы — в годы. Для Розмари она превратилась в застывшее во времени дитя. Ее последние рисунки на скатерти стали последним доказательством ее существования. Розмари прибралась в ее комнате, раздала одежду благотворительным лавкам, рассовала любимые с детства игрушки по коробкам и спрятала их в кладовке. Психологический ущерб, причиненный потерей дочери, Розмари компенсировала тем, что взяла на себя практически все домашние заботы. В течение нескольких лет, прежде чем камера стала реальностью, Фритцль постарался как можно больше изолировать жену от своих повседневных дел. Он по-прежнему нуждался в ней, как в хозяине пансиона, чтобы финансово оправдать свои неумелые попытки в обращении с недвижимостью. Теперь, когда его генеральный план стал разворачиваться, супруги еще больше отдалились друг от друга.