Валерий Ильичев - Похождения «Подмигивающего призрака»

Боцман пить отказался:

— Я режимлю, и Нинке не наливайте. Она тоже спортсменка-разрядница по гимнастике. Вам же больше достанется.

Было видно, что ребятам не очень нравится выпивать, но они с бравадой держали фасон. В бутылке еще оставалось вино, когда Шкелет достал из угла чердака завернутую в тряпку гитару. При явном одобрении окружающих Шкелет под однообразный простенький аккомпанемент затянул старую блатную песню с однообразным припевом: «Парень в кепке и зуб золотой». И окончившая шесть классов музыкальной школы Нинка, страдая от фальшивых нот, не выдержала. Как только Шкелет закончил петь про расстрелянного сотрудницей Губчека осужденного парня в кепке, она протянула руку:

— Дай-ка сюда. Я что-нибудь сыграю. Ну что вам исполнить? Хотите «Гоп со смыком», а если желаете, то «Мурку».

Боцман покачал головой:

— Надоел блатняк. А можешь такое сбацать, что мы не знаем?

— Могу. Только не знаю, понравится вам или нет. Эту мелодию я с пластинки выучила. Только слова не все разобрала. Ладно, слушайте.

Взяв первые аккорды, Нинка на высокой ноте протяжно запела: «В бананово-лимонном Сингапуре…»

Ребята зачарованно слушали о далекой, кажущейся им сказочной стране, где люди живут среди редких фруктовых плодов, дивно щекочущих ноздри людей душистым ароматом. И слушавшие ее пацаны на мгновение унеслись в воображении с пыльного полутемного московского чердака в невиданную ими дальнюю страну, где даже под грустную мелодию люди живут светло и вольготно. Едва мелодия закончилась, Нинка, угадав желание мальчишек, запела «Мадам, уже падают листья». И вновь слушатели погрузились в волшебный мир объяснения в любви на берегу океана. Парням стало жаль мужика, страдающего от несчастной любви. Хотя и было непонятно, почему ему так и не удалось склеить эту капризную мадам. А Угол басовито попросил:

— А что-нибудь веселенькое знаешь?

Нинка пожала плечами и в быстром вызывающем темпе исполнила песенку про маленькую балерину, которая хотя и утверждала, что всегда нема, но словами сыпала без остановки. Правда, подкачал последний куплет о мокрой от слез подушке. И опять было непонятно, что этой маленькой балерине не хватает, что она рыдает по ночам. Решив, что девка просто с жиру бесится, пацаны в целом одобрили музыкальное мастерство появившейся в их компании девчонки. И Нинка, поняв, что окончательно завоевала авторитет и принята в компанию, с удовлетворением отложила гитару в сторону:

— Ладно, ребята, на сегодня хватит Вертинского. А то нечем будет вас удивлять в следующий раз. Я пошла: у меня еще дел полон рот, а я тут с вами прохлаждаюсь. Провожать меня не надо. Сама дорогу найду.

Нинке очень хотелось, чтобы Боцман все же последовал за ней, но тот, не желая терять свое достоинство перед ребятами, лишь небрежно кивнул светловолосой головой:

— Пока. Приходи сюда к нам завтра после школы. Напоешь еще что-нибудь.

Нинка, не оглядываясь, направилась к выходу с чердака. Сейчас все ее мысли занимал опасный переход с перил балкона на крышу своего дома по узкой, пружинящей над бездной доске. Но все прошло благополучно, и, пройдя по гулким листам кровли, она нырнула в проем чердака собственного дома. Спустившись на два этажа, позвонила. Дверь открыла мама Софья Ивановна.

В квартире остро пахло валерьянкой. Нина обеспокоилась:

— Опять плохо с сердцем? Может быть, послушаешь отчима и все-таки ляжешь в больницу?

— Нет, дочка, это я просто переутомилась в последнее время. Надо меньше заниматься репетиторством. У меня скоро все пройдет. Вот увидишь. Ты сегодня что-то задержалась. Как тебя приняли в новой школе? Учителя тебе понравились?

— Ой, мама, зря беспокоишься. С девчонками познакомилась. Учительницы, как везде, обычные: уроки объясняют и домашние задания дают. Ничего особенного. Да не беспокойся ты так. Я уже взрослая.

— Вот я и вижу, что совсем выросла. Ничего толком рассказать матери не хочешь. Есть будешь?

— Чуть попозже, когда уроки сделаю.

Нинка закрыла за собой дверь в комнату, где был ее собственный мирок, в котором она чувствовала себя в безопасности. Мать по негласной договоренности сюда не заглядывала. Нинка, сев в кресло, задумалась. Данный ею сегодня на чердаке концерт разбудил детские воспоминания. Она достала с комода коричневый футляр и, раскрыв, начала перебирать оставшиеся от отца пластинки.

Через год после ее рождения, в 1940 году, он, занимающий высокое должностное положение, был отправлен в командировку в Западную Украину для установления там советской власти. Нинка об этом времени, естественно, не помнила, а отец никогда не рассказывал, что ему пришлось делать. Единственное, что напоминало о его полугодовой командировке, — это привезенный комплект пластинок певцов-эмигрантов. Отец часто заводил, как он выражался, «цыганщину» для отдохновения души.