Николас Фрилинг: Сфера влияния (сборник)

Большинство книг Раймонда принадлежали к морской классике — капитан Восс и Джошуа Слокум соседствовали с Уортом и Мак-Малленом, Аленом Жарбо и путевыми заметками первооткрывателей. Остальные были его собственными открытиями — разрозненные тома Конрада рядом с такими вещами, как «История Сан-Мишеля» и «Великий Белый Юг». Никакой художественной литературы, не считая Конрада. Почти все было куплено по случаю на дешевых развалах и читано-перечитано, в основном за едой или кофе, судя по пятнам и промасленным страницам, но были здесь и книги, забрызганные морской водой, выпадавшие из потрепанных переплетов. Типичная библиотека отшельника: Дюма уживался с Бугенвилем, а Дюмон-Дюрвиль, немало тем удивленный, — с занятными рассказиками, снабженными весьма недурными порнографическими иллюстрациями.

Раймонд был хорошим моряком. Он не болтал на профессиональном жаргоне, спокойно называя правый и левый борт «право» и «лево». Он совершенно не разбирался в вычурном церемониале использования вымпелов и флажков, презирал лакировку и начищенную до блеска медь, равно как бермудские паруса. Зато прекрасно умел ориентироваться по звездам — а это нелегко с палубы маленького суденышка — и знал каждый маяк и береговой ориентир от Юшана до Корсики. Раймонд умел ходить под парусом и отлично управляться со своим кораблем где угодно в любую погоду, стоило только выйти на морские просторы. Будучи не слишком ловок от природы, он мучительно постигал повадки ветров и волн.

Раймонд считал себя достаточно опытным мореходом, чтобы пересечь Атлантику. Да и судно его для этого вполне подходило.

Здесь, в Средиземноморье, все выглядело просто. Ни приливов, ни течений. Никаких сырости, моросящего дождика или тумана, каковые чуть севернее обрекают на бесконечную работу с наждачной бумагой и металлической мочалкой, краской и вазелином. В хорошем порту вроде этого есть только один враг — жара: солнце, способное вскрывать палубные швы и крышу каюты, как морковь высушить проволочные ванты и разогреть шкалу компаса до такой степени, что медь начинала пузыриться. Капитан прибил над палубой брезент и закрепил тент над каютой и кокпитом. Вдобавок «Оливия», с ее низкой осадкой и толстыми деревянными перекрытиями, была прохладным кораблем. Не то что нынешние стальные кечи [5] Кеч — небольшое двухмачтовое судно. или моторные катера из стекловолокна — владельцам таких штуковин приходится весь день торчать на берегу.

Если внутри и оставалась еще вода, то краска ее остановила. Они с Кристофером оставили «Оливию» на импровизированном стапеле, для верности подперев досками с обеих сторон. Ей, сплошь усеянной пятнами краски цвета ржавчины, предстояло сохнуть на берегу, на пыльном бетоне, до завтра, когда люди примутся красить по второму разу. Кристоф трудился не покладая рук — причем исключительно ради дружбы. Или, скорее, товарищества. Не из жалости. Не таким был Кристоф человеком. Жители Юга вообще не сентиментальны. Ни один из них, ни в коем случае. Мерехлюндии они оставляют северянам, таким, как Раймонд.

Не этим ли они ему нравились? Ни тебе притворства, ни туманного идеализма, и если южане и лукавят, то не с самими собой. Они смотрят на жизнь не жалуясь и не прося прощения. Гм, хотел бы Раймонд сказать то же и о себе.

Ну не жалкое ли зрелище — судно в таком вот виде, вытащенное из воды и подпертое сомнительной грязной доской и ржавым баком из-под масла? Оставленное на милость любого пьянчуги, которому вздумается на него помочиться. Капитан чувствовал себя таким же неловким и беспомощным — ведь даже попасть на палубу он мог, лишь по-идиотски карабкаясь по приставной лестнице и терзаясь страхом, поднимут ли его на смех деревенские ребятишки.

Туристы, проходя мимо, к шестичасовому кораблю, отправляющемуся обратно на материк, тупо глазели, как представлялось Раймонду, тупо пялили на него злобные маленькие крестьянские глазки, полные зависти и злобы. Ведь он — судовладелец, а значит, вне всякого сомнения, гнусный капиталист.

Капитана приводило в бешенство, что у любого из этих шумливых фабричных рабочих — с женой, арендованной квартирой и тремя сопливыми мальцами — наверняка в три раза больше денег, чем у него.

«У «Оливии» сгнил корпус», — говорил он себе. Повторять это, безо всякого толку, доставляло ему такое же извращенное удовольствие, как нажимать на десну больного зуба. Нам всегда кажется, что новой болью мы сумеем унять изначальную. А что ему еще оставалось? Только держаться, зажмурив глаза, пока не утихнет. Раймонд не сопротивлялся — какой от этого прок, если тебе ни за что не победить? Он принимал это смиренно, пассивно, с покорностью судьбе, как и многие другие поражения. Видимо, научился сносить удары, вот и все. Капитан пожал плечами.