Николас Фрилинг - Сфера влияния (сборник)

— По-моему, вы очень мудрый человек, — последовал неожиданный вывод. — Возможно, я говорю неосторожно, но вы очень искренни со мной, и я ценю это. Я готов помочь вам всем, чем смогу. Только не подумайте, что я смогу открыть любую дверь — я не знаю, в какую из них вы постучите, и не слишком уверен, что смогу найти нужную замочную скважину. Мы не слишком популярны в некоторых службах. На самом деле, — мягко добавил он, — как вы, конечно, знаете, мелкая ревность между различными подразделениями одной и той же администрации бывает просто поразительной. Да я и не такой уж влиятельный человек даже в своей собственной организации. Тем не менее я хочу уверить вас, что, если вы постучитесь в двери наших друзей, из замочной скважины подует не таким уж холодом. Если вы позволите, я бы вас немного предостерег.

Ван дер Вальк улыбнулся. Он подумал, что догадывается о том, что за этим последует.

— Те дни в Индокитае… и последовавшие за этим дни в Алжире… нанесли большую травму, с чем приходится сталкиваться иногда в самых неожиданных местах. Не только среди солдат. Осмелюсь сказать, что, если вы натолкнетесь на некоторую скрытность… а иногда даже и на откровенную ложь — не стоит удивляться.

Ван дер Вальк снова улыбнулся:

— Я уже имел подобный опыт… со своей женой.

До конца дня его занимали мысли об этом. Арлетт — ключ к Эстер. Возможно, не очень подходящий, но, как он сказал тому человеку, это единственное, что у него было. Обе женщины вышли замуж за голландцев и сознательно отреклись от большой части своего прошлого. Это должно было быть болезненным. Важное значение имело различие между ними. Арлетт была наивной девушкой с романтичным отношением к солдатам. Эстер была совсем иной — женщиной, которую ожесточила и озлобила жизнь и которая сама была солдатом.

Он знал о «травме» по собственному опыту. Он сделал попытку понять (не такая сложная задача в Голландии, где довольно продолжительное время подобные умонастроения господствовали среди побывавших в Индонезии). Было что-то такое в Востоке, что приковывало вас. Сам он никогда не бывал там и жалел об этом. Дьенбьенфу — это особый случай, но существовало множество литературы на эту тему, и не требовалось больших усилий, чтобы понять «некоторую скрытность», о которой с такой деликатностью упомянул человек из ДСТ.

Побывавшие там солдаты провели долгие месяцы во вьетнамских лагерях для военнопленных — те, кто пережил отправку туда. Это связало их прочными узами, которые крепли с каждым новым испытанием. Они были разгромлены, но не покорены. Они были изолированными, но не потерянными. Преданные, как они считали, Парижу, они оставались ему верны. Страдающие дизентерией, с трудом державшиеся на ногах, они помогали, спотыкаясь, друг другу, даже несли на руках раненых и умирающих товарищей по бесконечным многокилометровым дорогам в лагерь для военнопленных. Многие умирали. Росла мистическая вера в безумные идеалы жертвенности и смерти. Они вернулись во Францию, где обнаружили, что никому не было особенного дела до того, что случилось с ними, и горькое чувство изолированности еще усилилось. Многие посчитали себя свободными от обязательств перед правительством, которое посылало их на смерть в диких местах, а потом стали торговать всем тем, что раньше удерживали ценой своей жизни. Тут за них и схватилась секретная служба.

Конечно, было бы ошибочным думать, что секретная служба полностью сформирована из тех, кто уцелел после Дьенбьенфу. Часть этих людей свернула на путь, приведший к судебным разбирательствам и осуждению или к бегству и изгнанию. Но из всего этого можно было сделать два умозаключения. Все, кто был близок к секретной службе или симпатизировал ей, чувствовали себя вполне уверенно. А все те, у кого из-за несоблюдения законов возникли проблемы с гражданскими, военными или полицейскими властями, могли рассчитывать на снисходительное отношение к себе или даже на то, что на их дела вообще закроют глаза. Обчистил ли кто-то банк или просто надул службу социальной защиты, он мог спокойно жить, не боясь, что нагрянет с вопросами жандармерия. Эти люди редко оправдывали или смотрели сквозь пальцы на преступления, но они не стали бы осуждать их или помогать их раскрытию. Чрезвычайно тонкий и запутанный двойной стандарт. Ван дер Вальк погрыз большими, слегка лошадиными зубами кончик карандаша, отложил карандаш в сторону и обратился к более земным проблемам, вроде кражи в магазине.