Александр Щеголев - Старый пёс

— И какова технология игры?

— А вот тут и нужен я. То есть посредник с безупречной репутацией, а также с надлежащим уровнем технических средств, соответствующих важности момента. Понимаешь, Ушаков, сначала, лет двадцать назад, эти закулисные игры и впрямь были им нужны, чтобы выигрывать тендеры и лишать государство законных денег, вспомним старые добрые залоговые аукционы. Сейчас они играют из чистого азарта. Как пел какой-то патлатый, им нечего больше хотеть. Всё есть. Новое месторождение? Ну, будет в обойме. Или не будет, какая разница. Но сыграть на него… Р-раз — и в жизни ненадолго появляется смысл.

— Зачем так сложно обставляться? Инкассация, начальники служб безопасности в качестве курьеров, чемоданы из фантастических романов… Встретились да выкинули знаки руками.

— Не понимаешь, — с удовольствием произнёс Босс. — Они видеть друг друга не могут. Не поверишь, но там ненависти больше, чем у тебя ко мне. А ещё они друг другу доверяют не больше, чем ты мне. Скорее, намного меньше.

— Что за фотографии?

— Я для них целую систему правил разработал. Возьмём для примера последнюю игру, которую твой сынок нам сломал. Первым ходил Салов из Феднефти. Мы сфотографировали его руку, сжатую в кулак, то есть «камень». Полароидом и только полароидом, не должно существовать лишних экземпляров. Два одинаковых снимка. Оба на обратной стороне подписаны лично Саловым и заверены его личной печатью, как гендиректора АО. Типа пробы «А» и «Б». Эти снимки мы отвезли в офис Ойло-Союза, господину Финкелю. Тот выкинул «ножницы», которые мы тоже сфотографировали, и сразу достали из контейнеров привезённые фото «кулака». «Кулак», естественно, бьёт «ножницы», таким образом, счёт стал один-ноль в пользу Салова. Следующий ход за Финкелем. Он сфотографировал свою руку с выкинутым знаком, расписался на обороте, поставил печати на обоих снимках, мы повезли их Салову со Сквозняковым, тут твой Марик и поломал игру. Играют до двух побед, максимально — три раунда. Теперь Салов беснуется, потому что он вёл в счёте и надеялся побить Финкеля. Финкель психует, что его ход станет известен руководству Феднефти.

— Ну, станет известен, и что? — спросил я. — Всё равно, как я понимаю, переигрывать придётся.

— Не скажи! Там у каждого целая группа психологов работает. Если саловские психологи узнают, как походил Финкель, пусть даже вхолостую, это поможет им с большой вероятностью предсказать его повторную попытку. Они все собирают друг на друга психологические досье, которые весьма и весьма проработаны. Поэтому Салов рвётся узнать, что ж там на лицевой стороне пропавшего полароида, а Финкель требует вернуть ему фото в девственном виде.

— И между ними — ты, — сказал я.

— Совершенно верно. А между мной и украденной фотографией — ты и твой отмороженный отпрыск.

— Это ты называешь кого-то отмороженным?

Я бы заржал, если б не было так тошно. Тайна раскрылась. Почти все тайны были раскрыты, и осталось мне теперь лишь узнать, чем в итоге история закончится. Кто жив останется, а кому — пыль грызть да на морковку снизу смотреть…

В кабинет постучали. Заглянул Баян:

— Босс, к тебе пришли. Какой-то Брежнев.

Вот и началась движуха. Схлынуло болезненное оцепенение, я словно из морока вырвался. Ну, теперь глядите, граждане бандиты!

— Шагай, Ушаков, поучаствуешь, — сказал Бассурманов, предлагая мне жестом идти вперёд.

Миша стоял в вольной позе у входа и широко улыбался.

— Босс, он не хочет сдать свой шпалер, — обиженно доложил охранник.

— Табельное не имею права отдавать в посторонние руки, — пояснил Миша. — А вы не режимное учреждение, чтобы требовать от офицеров разоружаться.

— Пропустите его, человек при исполнении, — распорядился Босс.

— Отвлеку тебя на секунду, — негромко сказал я ему.

— Чего тебе?

— Майор Брежнев, как и один суровый генерал из ФСО, начальник Брежнева, до сих пор не знают, кто такой Рефери, — совсем уж прошептал я. — Но страшно хотят узнать. Тайна сия велика есть. Я сейчас крикну, что ты — Артур Бассурманов, и нет тайны. Другой вариант: ты немедленно звонишь Вике и приказываешь ей снять с Юли все иглы. И тогда я молчу.

Он глянул бешеным глазом. Застрелить меня на глазах Михаила он не мог, а крикнуть — секундное дело. Застрелить Михаила он не мог в принципе, по крайней мере не здесь. Он достал телефон:

— Викуля? Дай нашей гостье передышку. Да. Вытащи все до единой. Я сказал — все!

— Дай поговорю. — Он поднёс к моему уху аппарат. — Вика?