Александр Щеголев - Старый пёс

— Слушаю, — ответил знакомый голос.

— Это Ушаков. Ты не просто выполнишь приказ Артура Артуровича, но и обработаешь пациентке каждую ранку. Сейчас он подтвердит.

— Делай, — сказал Босс и отключился.

Похоже, хозяин усадьбы окончательно перестал опасаться внезапного нападения с моей стороны. То ли реально поверил моему обещанию, то ли вся ситуация, как ему казалось, была под контролем. И появление майора только добавило ему спокойствия. Это было крайне странно.

— Что за секреты от народа? — весело спросил подошедший Брежнев. Он внимательно осмотрел мои руки, стянутые верёвкой, и поднял брови. — Уважаемый Рефери, как это понимать?

— Чего радуешься? — спросил я грубо. — Обосрались по полной.

— Это как? — опешил майор.

— Операция подготовлена отвратительно. Например, здесь мощная глушилка.

— Теперь знаю.

— А почему раньше не знали? Что вы за спецура, если такие вещи не сечёте с ходу? Почему ты сразу не явился, как понял, что связи нет? Чего выжидал?

— Мы ж договорились…

— Но обстоятельства-то изменились! И почему ты один, где штурмовая группа?!

— Товарищи офицеры, не ссорьтесь, — встрял Босс. — Глушилка — не проблема, отключу по первому требованию. Насчёт верёвки у нас с подполковником уговор, он пока не против. У вас какое-то дело ко мне, майор?

— У меня предложение, от которого вам трудно будет отказаться, — мгновенно переключился Брежнев.

Так-так, подумал я. Начинается дерьмо вроде игр в компромиссы, выгодные Системе. А ведь мы и вправду с ним договорились — сначала штурм, потом всякие предложения. Потому что заложники, обнаруженные в доме, всё оправдают, любые Мишины действия, а сигнал насчёт удерживаемых лиц мы оформим задним числом…

— С интересом выслушаю, — светски поклонился Босс, умело превратившийся в Рефери. — Пройдёмте-ка наверх, господа, в башенку. Там и сигнал есть, глушилка туда не дотягивает, и посторонних ушей нет с гарантией. Ушаков, вы с нами?

Зачем-то я ему понадобился. Всё развлекается, тварь, подумал я. Унизить кого-то — смысл жизни ничтожества. У него явно спрятан джокер в рукаве, и он хочет понаблюдать за реакцией врага. Но ведь я не против поприсутствовать, верно?

По главной лестнице мы поднялись на второй этаж, прошли по коридору почти до торца, где пряталась винтовая лестница на крышу. Поднялись ещё выше — и вот мы на воздухе, на открытом всем ветрам пространстве. Деревья были практически под ногами, во все стороны открывались изумительные виды. Конёк в этом месте крыши был срезан, перед входом в башенку архитектор предусмотрел длинную площадку.

Охрану Босс оставил на винтовой лестнице.

Отсюда и вправду, если присмотреться, было видно Кузьминское кладбище. Наверное, Босс частенько наводил подзорную трубу на свою могилу. Подзорная труба стояла на треноге внутри башни… Через минуту мы тоже были внутри, и Миша произносил заготовленные слова. О том, что дом окружён, по-доброму из него не уйти, а силой прорываться — самоубийство; о том, что силовому сегменту государственного аппарата нет никакого резона разрушать работающие механизмы и, тем более, менять главного механика; таким образом, не существует альтернативы для сотрудничества между нами и вами, уважаемый Рефери. Вы продолжаете делать то, что умеете лучше всего — обслуживать промышленно-финансовую элиту в её довольно-таки экстравагантных запросах, — но под нашим контролем. Под разумным контролем. В детали мы обычно не вникаем, в частности не вмешиваемся, когда работаем с людьми такого уровня. Но без контроля, поймите, никак. То есть или мы договариваемся, или — штурм. Со всеми его неприятными издержками. Надеюсь, вы понимаете, о каких издержках речь. Ну и, само собой, вы отпускаете людей, ставших вашими гостями не по своей воле, а именно: Ушакова, Юлию Беленькую, и кого там ещё, Серёжа? А-а, дочь Франковского…

Бассурманов внимал этой речуге молча, при этом лёгкая ухмылочка трогала изредка его пухлые губы.

— Как же он выпустит Юлю, — сказал я Брежневу, — если она сейчас умирает.

— В каком смысле? — осёкся он.

— В буквальном. Умирает под камеру, этот маньяк снимает всё это увлекательное действо, чтобы потом пересматривать.

У Миши вытянулось лицо.

— Но вылечить её можно?

— Пока можно. Если Рефери не наврал, и процесс затяжного убийства приторможен.

Какое-то время Миша размышлял. Потом принял решение:

— Он выпустит Юлю. Под наши гарантии, что она не даст против него показаний.