Александр Щеголев - Старый пёс

— Наврал, мент. А я чуть было не повёлся… Практически повёлся… Да я не в обиде! Проблема в чужих ушах. — Он показал на своих молчаливых бодигардов. — При них — не могу говорить. И прогнать их не могу. Остаться с тобой один на один — самоубийство, ты и с завязанными руками — смертельное оружие.

— На самом деле нам ничего не мешает остаться наедине, — сказал я ему. — У вас в подвале моя Юля, и эти путы покрепче верёвок на руках. Ты хочешь убить ещё и Марселя. Но, выбирая между дорогой мне женщиной и сыном, давно отдалившемся от меня, ставшим чужим, превратившемся вдобавок в преступника, я выберу женщину. Теперь ты знаешь моё слабое место. Это во-первых. Во-вторых, если ты откроешь мне главную тайну буржуинов, я обещаю тебя не убивать. Вообще не трону. Клянусь честью офицера.

— Это как это?!! — оторопел бандит. — Кто кого обещает не трогать?

— Я — тебя. Ты знаешь, честь офицера для меня не пустой звук.

Он надолго замолчал, думая. Я буквально видел, как вьётся ниточка его мыслей. Слово офицера в исполнении Ушакова — серьёзная гарантия, все это знают и многие проверили на себе. Сейчас он беспомощен, но при том и сделать с ним ничего нельзя, пока не решится вопрос с его сыном. В какую сторону дело повернётся, предугадать или просчитать нельзя. В том числе с кремлёвскими силовиками, которые вот-вот проявят себя. Всякое возможно, в том числе провал. Или вопрос зависнет. Но чем больше времени получает в своё распоряжение Полкан, тем больше вероятность, что он подловит момент и устроит маленькую войну с неизвестным итогом. Вот тут-то и сыграет его слово чести… С другой стороны, если всё пройдёт по плану, то вообще никакого риска.

— На какое время ты гарантируешь мою неприкосновенность? — уточнил он у меня.

— Ну… сутки, начиная с текущей минуты.

— Год, — сказал он. — Начиная с текущей минуты. Если я проиграю, ты на год про меня забываешь.

— Договорились, Артур.

— Ещё одно условие. Пока я не проиграл, ты называешь меня Боссом.

Ух ты! Эк мужичка ущемило семнадцать лет назад! Величие его нонешнее, оказывается, только видимость, форс и понты…

— Ноу проблем, Босс.

— Всем выйти из кабинета! — распорядился он. — Стоять у двери. Если крикну — влетайте и мочите жабу.

Спортсмены-бодигарды организованно вышли. Последним — Баян. На долю секунды задержался, вопросительно глядя на хозяина и ожидая, не передумает ли тот… Не передумал.

— Ты знаешь, что скоро будет тендер по Верховцевскому месторождению?

— Аукцион, — подтвердил я. — Первого сентября.

— И кто в нём участвует?

— Основных игрока два — Ойло-Союз и Феднефть. Кто-то из них получит право пользования недрами.

— Остался последний шажок к секрету. Аукцион — штука непредсказуемая, цена может взлететь выше облаков. Как быть уважаемым компаниям, которые желают сэкономить свои миллиарды?

— Сговориться, конечно! Слушай, Ар… Босс, это всё понятно. И закрытость понятна, такие вещи только в тени делаются. Непонятна театральность, что ли, слова какие-то нелепые вокруг всего этого, вроде фотографии в чемодане. Задействовали серых фельдъегерей в твоём лице. Суть сговора — она в чём?

— Суть сговора простая: остаться должен кто-то один. Одна компания добровольно снимается с участия, вторая остаётся. Аукцион проходит без серьёзной конкуренции, вкуснейшее месторождение продаётся процентов на тридцать дешевле, чем могло бы. Победитель экономит бешеные бабки. Раньше такие вопросы, а это вопросы на миллиарды, без эксцессов не решались, особенно в девяностые. Ну, ты должен помнить, сколько трупов стоила каждая нефтяная дырка в земле, каждый участок леса, каждый карьер или шахта…

— Как они решают, кто отваливает, а кто остаётся? — перебил я его. Следовало поторапливаться, в любую секунду нам могли помешать.

— Играют, — ответил он с нескрываемым презрением.

— В каком смысле?

— В прямом. Месторождение поставлено на кон. Выиграл — забрал себе, проиграл — отвалил в сторону. Весь цимес, Ушаков, не в том факте, что они играют на недра, на металлургические комбинаты, на участки под застройку, а ВО ЧТО они играют!

— В шахматы? — отчаянно сострил я, уже зная, что сейчас мой рассудок подвергнется удару.

— Камень, ножницы, бумага.

Да. Мог бы я сказать, мол, всё время чувствовал, что дело нечисто, но не такое же дерьмо, ей-богу… «Камень-ножницы-бумага» решают, кто будет владеть страной? Почему бы и нет, если пешки с ладьями в результате остаются живы, а у офицеров полиции не прибавляется работы… Безумие засасывало. На секунду всё забылось — Марик, Юля, павианы с пушками, мои связанные руки…