Инна Булгакова - Третий пир

— Погоди. Разве ты не с нами будешь жить в Милом?

— Конечно, нет. Там столько отвлечений, и собаки, и купанье…

— Зиночка просила с тобой позаниматься.

— Но я же буду ездить к вам и советоваться, чуть что. Понимаешь?

— Живи, где тебе нравится. Ты свободна, девочка.

Тетка сумела выразить главное: она свободна! А так ли это? Тени в стремительном подземном окне, мое лицо из мрака, нежное, детское (нет, не детское!), мои глаза, блестят…

— Поль, я, пожалуй, поеду с тобой в Милое.

— Вот и хорошо. Только заедем на Новослободскую цветы полить. И Митя просил Карамзина.

Они окунулись в сумеречную прохладу прихожей, бросили вещи. Кабинет встретил зеленым зноем сквозь гардины и «Историей Государства Российского». Поль рассеянно перебирала тома, Лиза слонялась по комнате — ну, скоро там? — боясь передумать. Карамзин написал «Бедную Лизу». Дворянин — как его? Эраст! — обольщает простую девушку, она умирает от любви, впрочем, дворянину это также не сходит с рук. Расцвет сентиментализма, сплошные слезы, которые, возможно, ожидают меня на экзаменах. Телефон задребезжал в прихожей, Поль вышла, проговорила что-то, вернулась, пробормотав: «Ошибка», — и Лизу поразило, как хороша она была сейчас, одушевленная то ли гневом, то ли страхом.

— Все. — Постояла, спросила нетерпеливо: — Так ты едешь?

— Нет, не поеду.

Тетка словно проснулась, внимательно вглядываясь.

— Лизок, что с тобой?

— Устала.

— А малина? А Арап с Милочкой? Ну, голубчик! Все тебя ждут. А мне еще в одно место надо, так ты сама…

— Завтра, Поль, ладно?

— Какая ты девочка стала, Лиза.

— Какая?

— Прелесть-девочка.

Дверь захлопнулась. Лязг лифта, его старческий вздох, старичок покорно пополз вниз, освобождая ее от родственных чувств, непременно связанных почему-то с враньем.

Она постояла в полумраке, потом включила розовый свет, высветлилось потускневшее зеркало, в нем — впечатление необыкновенной чистоты и четкости: бирюзовое море, выжженные солнцем оранжевые холмы, Святая гора — это общий план. И подробности — не менее драгоценные: профиль Волошина, зеленые змейки на дне, розы на подоконнике, «скажи поклоны князю и княгине», глинобитный домик в Шанхае, дама, семерка, туз, мировая революция… Она взяла телефонную трубку, набрала номер; женский голос:

— Алло.

— Можно Ивана Александровича?

— Минутку.

Потрескивающая пространством пауза.

— Да.

Его голос. Голова закружилась вдруг (наврала — напророчила!), она села на пол и сказала:

— Иван Александрович, это Лиза.

— Откуда? — Опять пауза. — Итак, сегодня?

— Да.

— Где?

— У памятника Пушкину в семь. Ладно?

— Буду ждать.

Целый год она уговаривала себя не звонить и сдалась в первый же день. Правда, предлог житейский: он должен помочь с университетом. А голова кружилась от бирюзы, золота и ветерка с гор в тот июльский крымский день на пляже под отеческой охраной. На простонародном пляже; писатели были отгорожены проволокой и сидели под охраной государственной («Ваш пропуск! Нету? Ну-ка давай отсюда!»), на таком же тесном мусорном пятачке, но знатном, интеллектуальном (и декаденты когда-то сидели тут у Волошина без проволоки). Впрочем, простонародье как-то просачивалось. Вот если б колючки и ток пропустить… А, по дну морскому проползут: анархия подтачивает иерархию, и державное равновесие кое-как, кряхтя, сохраняется.

Иван Александрович, филолог рубежа веков, смены вех и культов, доктор, профессор, член и прочая, был из тех, кто за элитарной проволокой, но он там не сидел, он знал местечки повольготнее.

Что за чудо день стоял! Что за чудо жизнь, особенно там, вдали, где небеса переходят в пучину и мчится игрушечный катер, за ним — одинокая фигурка с протянутыми руками. Лиза загорелась.

— Мне надоело, — заявила она, — мне не хватает… — И задумалась: чего не хватает ей, перебравшей солнца, воды, ветра, рассвета и снов и счастливого детства?

— Чего тебе еще не хватает? — попрекнул Василий Михайлович.

— Риска. — Точное глубокое ощущение: именно риска.

— Чего-чего?

— Сейчас пойду кататься на водных лыжах.

Папа успокоился — ребенку такое мероприятие не доверят — и задремал. Резиновые шлепанцы, белая полотняная юбка, узкая ступня, круглое колено, пышноволосый русый паж, нет, маленькая женщина. Взгляды мужчин — вот что возникло в последние каникулы. Да, прелестна, но ведь таких много в мимолетном цветущем саду на заре? Но страстность и сила предчувствовались в каждом оживленном движении, скольжении меж распростертыми, распаренными телами.