Александр Трапезников - Ночные окна

– Замолчали бы, что ли, – все так же вяло огрызнулся Нехорошее. – Шуточки ваши ослиные вот как надоели!

– А я вам дело предлагаю, – сказала мадам уже более серьезным голосом. – Квартира у нас большая, пятикомнатная. Да и дача есть. Все поместимся. А со временем как-нибудь разменяемся, коли захотите. Я добрая. Вы меня сегодня вволю порадовали. Ну, если, конечно, Лизочка не возражает.

– Мне плевать! – ответило «среднее звено». – Я с ним так или иначе разведусь.

Ирина выжидающе смотрела на своего Сержа, а я подумал: сейчас все зависит от Нехорошева, от его внутренних душевных ресурсов – остались они еще или нет, сумеет он подняться или разрушение личности уже необратимо?

– Пожалуй… если только на первое время… – пробормотал он. – Раз уж Капитолина Игнатьевна сама предлагает. А что в этом плохого? Как ты, Иринка, думаешь?

– Мне главное – быть с тобой! – поспешно ответила она. – Мне без тебя не жить.

– Да и нам без него тоже, – усмехнулась мадам. – Вот и ладушки! А что наговорили тут сгоряча, так дома разберемся. Может быть, мировую выпьем? Александр Анатольевич, найдется у вас бутылочка сухого вина?

– Ну разумеется, – ответил я. – Сейчас Жанночка принесет. А я вас на некоторое время оставлю.

Нехорошее и все остальные более не были мне интересны. Я перешел в левый кабинет, где также предстоял последний акт трагикомедии.

Здесь сохранялось игриво-веселое настроение. У лидера «Тройственного союза» Николая Яковлевича появился болтливый конкурент в лице застрявшего тут Бижуцкого. Он держал в руке бокал с коктейлем и долькой лимона и говорил:

– …И вот подкрадываюсь я к этому злополучному окну на соседней даче. Слышу странные звуки.

– Погодите, господин Бижуцкий, – прервал я. Надо было настраивать этот «скрипичный концерт» на другой лад. Поэтому я заговорил более резко, в иной тональности, обращаясь к Нине: – У вас ведь всего один ребенок, насколько я понял?

– Постойте, а где же обещанный подарок? – спросила она.

– Да, цветы, – подхватил Маркушкин. – Вы же отправились собирать их в свою оранжерею? Я был уверен.

– Сейчас соберут. Но вы не ответили на вопрос.

– А вы говорили, что уже задали свой последний вопрос.

– Изменились обстоятельства. Так как же?

– Ребенок один. Сын. Сейчас ему семнадцать лет. – Нина поставила бокал на столик. – Но я не понимаю, почему…

– Почему меня это интересует? Видите ли, я хотел бы знать, кто является отцом юноши? – Я выразительно посмотрел на Николая Яковлевича и Александра Сергеевича. – Кто из двоих?

– Я, – сказал Маркушкин, сконфузившись.

– Ему бы очень хотелось в это верить, – добавил Николай Яковлевич. – Но это не так. Отец, вне всякого сомнения, ваш покорный слуга. Впрочем, это настолько деликатная тема…

– Да бросьте вы! – оборвал я. – Чего уж нам тут стесняться, коли решили оголяться до конца.

– Она сама не знает, – произнес Маркушкин.

– Знаю, но никогда не скажу, – проговорила Нина.

Она достала длинную сигарету и вставила в мундштук. Я поднес спичку.

– Чтобы не разрывать сердце кому-нибудь из них? Но одно-то сердце вы уже разбили. Вашего сына. Жан, сходите за подарком.

Я держал спичку, пока она не догорела до конца, – в моих пальцах, а она так и не прикурила. Она с удивлением смотрела на мою руку.

– Вам разве от огня не больно?

– А разве это настоящая боль? Можно ли ее сравнить с чувством сына, лишенного не только материнской, но и отцовской любви? Ведь два отца – значит, ни одного.

– Э-э, нет-нет, подождите! – возразил Николай Яковлевич. – Все мы Максима очень любим. И он официально считается моим сыном. Носит мою фамилию. Александр Сергеевич для него просто «дядя».

– «Дядя», – повторил я. – А чем же занимается ваш любимый племянник?

– Учится в привилегированном колледже, – сухо отозвался Маркушкин.

– У него некоторые сложности, – подсказал Николай Яковлевич. – Знаете, переходный возраст, то-сё, девочки, ночные клубы… Словом, молодежь развлекается.

– Короче, он предоставлен самому себе.

– Я намерен отправить его на учебу в Лондон.

– Вряд ли это поможет. Сказано же: грехи отцов падут на детей. Ваш сын наркоман. – Теперь я обращался только к Нине: – Вы виноваты в этом в первую очередь. Пока он был маленький и ничего еще не понимал, можно было продолжать развлекаться и жить в собственное удовольствие. Но ребенок – не собачка. Кроме души, у него есть и такой инструмент как разум. Он впитывает в себя окружающую действительность, и когда детские иллюзии входят в противоречие с конкретными реалиями, разум подвергается быстрой и неизбежной коррозии. Отсюда и все вытекающие последствия. Кто-то из вас открыл ему глаза на истинное положение дел. Причем сделал это намеренно.