Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Почему это мне нужно гордиться собой, скажите на милость?

— Потому, что вы разыгрываете из себя тирана, — если хотите знать мое мнение.

— Меня оно как раз не интересует, Бетти.

Пока отец раскуривал трубку, Морин стала убирать со стола. Мисс О'Миллой поднялась и, указав пальцем на супруга, заявила:

— Принадлежать к народу, который Господь в наказание для Англии поселил в нескольких милях от нее и который все время борется за свою независимость, — это не повод, чтобы быть диктатором в своем собственном доме!

О'Миллой показалось, что мундштук трубки сейчас треснет, настолько сжались его челюсти. Он медленно поднялся.

— Запомните, Бетти: пока я жив, все, кто живет под моей крышей, будут слушать меня или вылетят в дверь!

Морин, у которой больше не было сил сдерживаться, бросилась в драку.

— Чего вы добиваетесь, отец? Чтобы я ушла?

— Если вы настолько испорчены, Морин, что не уважаете родителей, вам здесь не место!

Чтобы не случилось непоправимое, Бетти закричала:

— Да вы же — чудовище, Пэтрик О'Миллой! Вы что же, хотите выставить на улицу вашу собственную дочь? Вспомните Писание: «Всяка гордыня человеческая — это путь в Ад; и да не останется она безнаказанной». А ваше сердце преисполнено гордыни, Пэтрик О'Миллой!

Не сказав ни слова, он вышел из комнаты. Ему было нелегко, поскольку он очень гордился сыновьями, а еще больше — дочерью, но он скорей позволил бы разрубить себя топором на части, чем сознался бы в этом.

Упав на стул, Бетти расплакалась. Никогда ей не жить в покое! Что за причуда — выходить замуж за ирландца?! Ни за что на свете она не согласится, чтобы ее дочь оказалась в такой ловушке! Она одна уже расплатилась наперед за всех женщин в своем роду! Морин подошла к матери.

— Успокойтесь, мамми… Это я во всем виновата! Простите, пожалуйста… Если хотите, мы проведем это время вдвоем.

И погасшим голосом она добавила:

— Только жаль Фрэнсиса.

Но мисс О'Миллой, неожиданно сбросив с себя вес тридцатилетнего рабства, воскликнула:

— Нет, Морин, вы ни в чем не виновны! Во всем виноват этот проклятый ирландец! Если вы действительно хотите доставить радость матери, Морин, быстро наденьте платье с цветами и поспешите на встречу с английским парнем. Я буду молить Бога о взаимопонимании между вами и за то, чтобы наступил день, когда в нашей семье дикая ирландская кровь будет разбавлена порядочной, английской!

— Но, мамми…

— Слушайтесь меня, Морин, и если отец посмеет что-то сказать, — он будет иметь дело со мной.

Чтобы убить время, которое никак не хотело двигаться с места, Фрэнсис, устав прогуливаться по Дейл Стрит, зашел в бар «Дерево и Лошадь», — тот самый, куда завел его Берт в день похищения Гарри Осли. Приближалось время закрытия, и посетители спешили заказать новые напитки, словно собираясь поглотить как можно больше жидкости перед наступающей засухой. Бессетт подошел к стойке, положил коробку с конфетами рядом с собой и попросил бармена налить один джин-фиц. Следя за стрелками стенных часов и попивая мелкими глотками джин, Фрэнсис не обращал особого внимания на то, что происходило вокруг. Он совершенно не заметил высокого полного мужчину, который сел рядом с ним и заказал двойной виски. Вдруг сосед, наклонившись, прошептал Бессетту на ухо:

— Привет…

Фрэнсис от неожиданности слегка подпрыгнул. Незнакомец смотрел прямо на него, значит, он все же обратился именно к нему. Совершенно машинально Бессетт ответил:

— Как ваши дела?

Тот улыбнулся:

— Вы пришли чертовски рано, не так ли? И почему я вас не знаю?

— Я в первый раз…

— Вот оно что… Все-таки вам не стоило приходить так рано… Когда долго сидишь, на тебя могут обратить внимание. Другое дело я, — давно уже здесь бываю…

Бессетта это забавляло, и он был рад хоть такому развлечению до встречи с Морин в Пиерхеде. Правда, собеседник казался ему чересчур вульгарным. Его клетчатый костюм придавал ему вид постоянного посетителя скачек на ипподроме. Он несколько выделялся среди посетителей «Дерева и Лошади», которые, не будучи снобами, в основном все же были приличными на вид людьми. Не догадываясь об этих сравнениях, тот продолжал:

— Обычно, — это без пяти три… Вам лучше следовать этому правилу… Как знать, что может случиться, а? Вы подходите прямо к закрытию, когда в баре полно народа, на вас никто не обращает внимания, и — оп! — вас никто не увидел, не узнал, и вы успели раствориться!