Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Он мне надоел! Вы все мне надоели!

— И я тоже?

— И ты тоже!

— Что ты себе вообразила?

— Мне нечего воображать! Ты думаешь, я не могу понять того, что говорят твои глаза и что значат твои руки, которые ты суешь всюду, куда не следует? По ночам я слышу, как ты ходишь у моей двери. Но я никогда не забываю хорошенько ее запереть на ключ!

— Ладно же, Джозефина! Если ты продолжаешь разговаривать со мной таким тоном, я пойду к дону Паскуале и скажу ему, что ты начинаешь представлять собой опасность для спокойной жизни в «Ла Каза Гранде»!

Джозефина продемонстрировала вульгарный жест, чтобы показать, что она думает о директоре, и уточнила свою мысль вслух:

— Если дон Паскуале всегда бегает так же быстро, то тогда когда я его позову, он сможет выиграть на Олимпийских играх!

Дон Паскуале, которому администратор сообщил мнение горничной, пожаловался донне Империи, которая вызвала девушку к себе. Из всех, кто работал в «Ла Каза Гранде», лишь одной маме Фортунато удавалось укротить норовистую дочь Пампарато. Сидя перед кастеляншей и держа руки на коленях, та ожидала очередного выговора. Но Империя сбила ее с толку не имеющим отношения к делу замечанием.

— Никогда бы не подумала, что ты такая красавица… Только это еще не причина для того, чтобы так невыносимо себя вести!

— Но…

— Замолчи! Мой брат мне все рассказал.

— Ну, знаете, этот!..

— Поосторожнее, Джозефина, ведь он — мой брат!

— Ваш брат, донна Империя, такой же гусь, как и все остальные! Со мной он позволяет себе распускать руки, шепчет мне на ухо отвратительные предложения, а по ночам ходит у моей двери в надежде, что я ему ее открою!

— Я поговорю с Ансельмо… Позволь мне все же сказать, что если бы ты была с мужчинами построже, они бы не бегали так за тобой! Ты пожинаешь то, что сеешь, девочка моя! Какая тебе надобность по утрам проходить через холл и вертеться там на глазах у ребят? Ты считаешь, что ведешь себя как порядочная девушка? И после этого ты еще удивляешься, что к тебе пристают?

— Я захожу туда только для того, чтобы увидеться с Фортунато.

— И что тебе нужно от моего сына?

— Я люблю его!

— Ты его любишь? А кто давал тебе на это право?

— Чтобы полюбить, не требуется разрешения, донна Империя. Я люблю Фортунато.

— Давно?

— Очень давно!

— А он?

Вместо ответа Джозефина расплакалась.

— Понимаю… Он тебя не любит?

Девушка тряхнула головой, не отрывая платка от заплаканного лица.

— Послушай меня, Джозефина… Не стоит мечтать о том, что не по тебе. У Фортунато другое призвание, чем быть мужем дочери плохого повара.

Глотая слезы, сеньорина Пампарато встала на защиту отцовской чести.

— Вы говорите о моем отце? Да лучшего повара нет на всем побережье!

— Значит, так считаете только вы вдвоем!

— Это неправда!

— Во всяком случае, этот куродер никогда не войдет в мою семью, даже через свою дочь, запомни это!

— Я пожалуюсь дону Паскуале! Вы не имеете права…

— Оставь в покое бедного дона Паскуале! Если бы здесь не было меня, я думаю, он ушел бы в монастырь! Смерть Луиджи Маргоне стала для него страшным ударом… Он считает, что обесчещен. А теперь, Джозефина, можешь идти, и оставь в покое Фортунато, иначе — берегись!

Раздираемая чувствами ненависти и отчаяния, Джозефина направилась было рассказать обо всем матери, но в коридоре она наткнулась на инспектора Паоло Кони.

— Куда это вы так быстро бежите?

— Не ваше дело!

— А вот это не так! Представьте себе, мне как раз нужно было с вами поговорить!

— Со мной?

— Да, с вами. Так что, может, пройдем в комнату, которую директор предоставил в наше распоряжение?

Когда они устроились в креслах роскошного номера, полицейский начал с вопроса:

— Вы действительно из-за чего-то переживаете, синьорина?… Или это угрызения совести?

— О чем это вы говорите?

— Синьорина, я и вправду всего лишь инспектор полиции, по при этом я не настолько глуп… Что бы ни думал комиссар Прицци, не только он один бывает прав!

— Ма ке! Какое мне дело до ваших отношений со своим начальником?

— В этой истории вы не так уж ни при чем, синьорина.

— Час от часу не легче!

Полицейский самодовольно улыбнулся.

— А мне, наоборот, все легче и легче!

— Вам?

— Да, мне… Я не верю, синьорина, что Луиджи Маргоне был убит из-за наркотиков.

— Вот как?

— Предположение о любовной истории кажется мне куда более вероятным… Вы были его любовницей?

— Вы добиваетесь того, чтобы я дала вам пощечину?