Шарль Эксбрайя - Семейный позор. Мы еще увидимся, детка! Ночь Святого Распятия

— Прошу прощения, но…

Доктор Эдэмфис сурово взглянул на инспектора.

— Руфь стала для меня всем, после того как я потерял ее мать. Как все отцы на свете, я считал ее лучшей из всех. Она училась в университете, и я гордился ее успехами, ее внешностью, ее знаниями. Но у меня почти не было времени наблюдать за ней, направлять, давать какие-то советы. Руфь мало бывала вне дома… Она собиралась преподавать восточные языки и очень много занималась. Как я гордился своей маленькой Руфью! А потом однажды заметил, что она худеет, а в глазах появился лихорадочный блеск. Я спросил, в чем дело, и впервые столкнулся с необычной сдержанностью, почти враждебностью… Я не стал настаивать, ограничился наблюдениями и тогда обнаружил, что она почти перестала есть. Я было рассердился, но натолкнулся на непроницаемую стену. Понимаете, инспектор, моя маленькая девочка ощетинилась против меня, как враг! Я был так поражен, так сбит с толку, что, помнится, в тот вечер просто встал из-за стола и ушел в свой кабинет, ожидая, что Руфь прибежит просить прощения. Но она не пришла.

У врача вырвался вздох, похожий на глухое рыдание, а полицейский в смущении не осмеливался вставить ни слова.

— Простите, но для меня эта драма все еще свежа, все еще причиняет боль… Вы догадываетесь, о чем я подумал в первую очередь, опять-таки как все отцы. Я попробовал вызвать Руфь на доверительный разговор, уговаривал, что она может все мне рассказать и, что бы она ни сделала, всегда найдет во мне друга… и что я меньше всего хочу, чтобы она отправилась за помощью к какому-нибудь шарлатану. Она изумленно посмотрела на меня, а потом воскликнула: «Уж не воображаешь ли ты, что я жду ребенка?» Руфь рассмеялась каким-то странным, истерическим смехом и, не сказав больше ни слова, вышла. Я не понял, в чем дело, инспектор, и, однако, мне показалось, что такой смех я уже явно когда-то слышал. Но где и когда? Только через два дня, разбирая старые бумаги, касавшиеся моей первой практики в больнице, я донял — подобный смех я действительно слышал, так смеялась одна наркоманка. И тут уже в памяти всплыли все явные симптомы этой болезни. Моя дочь колется! Это было для меня страшным ударом… нечеловеческим!.. Когда я сказал ей, что знаю, в чем дело, дочь повела себя вызывающе, инспектор. Руфь уже не была моей маленькой девочкой… Та исчезла, и я даже не заметил, как… Я потерял дочь, не сразу осознав, что случилось. Можете вы представить себе весь ужас моего положения?

— Но как врач вы не могли бы?..

— Я испробовал все, инспектор: дезинтоксикацию, общее лечение, психоанализ, переезд в другую страну — ничто не помогало. Стоило ей выйти из больницы, и Руфь тут же принималась за свое. Я не давал ей денег, но она все-таки доставала наркотики — какими способами, я даже не осмеливаюсь вообразить… Время от времени, однако, она снова становилась моей прежней Руфью, умоляла спасти ее, мы плакали в объятиях друг друга, я снова начинал верить в возможность исцеления, но на следующий день все возвращалось на круги своя…

— И… она умерла?

— Да… ее нашли в комнате, за баром… Руфь отравилась. Может быть, в момент трезвости рассудка ей вдруг стало нестерпимо стыдно за то, чем она стала, и этот стыд оказался непреодолимым?..

Глядя на искаженное страданием лицо старого врача, инспектор испытывал бесконечную жалость.

— И с тех пор вы лечите наркоманов?

— Да… особенно девушек, молодых женщин, потому что в них я вижу Руфь… Пытаясь спасти эти человеческие обломки, я каждый раз надеюсь уберечь Руфь от ее чудовищного падения. Ну вот хотя бы эта крошка, которая только что была здесь… Мне казалось, это моя дочь пришла доверить мне свою муку… Так что вы можете рассчитывать, я сделаю все… возможное…

— Благодарю вас, доктор. Но если вы привязаны к жертвам, то мое дело — бороться с теми, кто ответствен за их страдания. Я обязан лишить этих мерзавцев возможности причинять вред.

— Это очень трудно.

— Ничего, мы привыкли к сложным задачам.

— Мужества вам, инспектор, и еще — большой удачи.

— Что касается мужества — то, что вы мне сейчас доверили, только прибавило мне его.

— В таком случае я счастлив, что вам пришло в голову пойти за этой девушкой.

Инспектор решил, что мисс Банхилл должна чувствовать себя сейчас не блестяще и, следовательно, самое время попробовать получить от нее сведения, которые могли бы натолкнуть его на след крупных воротил. Поллард поймал такси и направился прямиком в Ноттинг-Хилл. Дом сто двадцать четыре по Сент-Аннс-роуд выглядел далеко не дворцом. Наркоманы мало заботятся об удобствах, поскольку большую часть времени проводят в мирах иных. Маленькая, бесцветная, как бы вылинявшая женщина, назвавшаяся домовладелицей, соблаговолила сообщить инспектору, что мисс Банхилл только что вернулась домой, но сочла нужным заметить, хихикнув, что состояние мисс Банхилл показалось ей не особенно располагающим к беседе.