Шарль Эксбрайя - Семейный позор. Мы еще увидимся, детка! Ночь Святого Распятия

Бруно прижал мать к себе, обняв за плечи.

— Я очень рад, мама… хотя, ты ведь знаешь, какое у меня горе…

Она отстранилась и с тревогой поглядела на сына.

— А что такое?

— Пэмпренетта…

— Ты ее все еще любишь?

— Да… а она выходит за Ипполита…

— Бедный мой малыш!.. Может, мне поговорить с Пэмпренеттой?

— Она не станет тебя слушать.

— Почему?

— Из-за моей работы… Мне пришлось допрашивать ее родителей насчет той истории с итальянцем… помнишь, его тело вытащили из воды в Старом Порту?

— А кстати…

И Селестина рассказала Бруно, как к ним явились Салисето и его дружки, об их поведении и угрозах. Опустив глаза, мать Бруно призналась, что получила две пощечины и еще одну — Элуа… Полицейский сжал кулаки. Ну, попадись ему только Корсиканец! Узнает, как лезть к Маспи!

— Твой отец созвал друзей, но все, кроме Адоля и его жены, струсили… Элуа старается не показывать виду, но я чувствую, как все это гложет его изнутри…

Какая-то девица, видимо, не оставшаяся равнодушной к красоте Бруно, все время вертелась около их столика, то и дело посылая парню многообещающие улыбки. В конце концов Селестина не выдержала и резко одернула нахалку:

— Нет, да когда ж этому настанет конец, бесстыдница этакая?

Девица, похоже, не привыкла лезть за словом в карман и ответила в том же духе:

— Кроме шуток? Да вы ее только послушайте! И за кого она себя принимает, за королеву?

— Постыдились бы!

— Это вам должно быть стыдно! Чего вы клеитесь к парню, который годится вам в сыновья?

Селестина лучезарно улыбнулась.

— А это и вправду мой сын, потаскушка!

Девица рассвирепела.

— И ничем я не хуже тебя, старая коза!

Бруно решил, что пора вмешаться.

— А ну, быстро чеши отсюда, если не хочешь ночевать в камере!

И он сунул красотке под нос полицейское удостоверение. Девица обалдело вытаращила глаза.

— Черт! — пробормотала она. — Я пыталась прикадрить легавого!

Выйдя из своей парикмахерской, Фелиси замерла от радости — на улице ее поджидал Жером Ратьер. Ей нравился друг Бруно — вежливый, сдержанный и немного застенчивый (что иногда довольно приятно).

— Мадемуазель Фелиси… вы не сердитесь, что я искал встречи с вами?

— Все зависит от того, зачем…

— В том-то и дело… Я говорил с вашим братом…

— С моим братом? И что же вы ему сказали?

Юная кокетка наслаждалась смущением поклонника. Они шли вниз по Канебьер, а погода стояла такая чудесная, что даже закоренелые ворчуны улыбались ни с того ни с сего.

— Я… я сказал ему, что…

— Да что же?

— …что я… вас люблю.

Фелиси зажмурилась от удовольствия и чуть не толкнула шедшего навстречу толстого господина. Вместо извинения девушка заговорщически подмигнула, но под таким ослепительно синим небом этот господин, видимо, счел вполне естественным, что хорошенькие девушки ни с того ни с сего улыбаются и подмигивают, а потому отправился дальше, весело насвистывая.

— А вы не думаете, что сначала следовало бы поговорить об этом со мной?

— Я… я не посмел…

Фелиси первой взяла инспектора за руку.

И тут несчастные итальянцы, болтающиеся в водах Старого Порта, до полусмерти избитые преступниками сторожа и всякие украденные драгоценности совершенно потеряли значение в глазах Жерома Ратьера. Он гордо выпрямился и пошел бодрым шагом, нисколько не сомневаясь, что их с Фелиси любовь — самая прекрасная в мире и до сих пор никто никогда никого так не любил, а потому они будут счастливы до конца своих дней.

Селестина с еще влажными от слез глазами вернулась домой почти одновременно с дочерью. У обеих, хотя и по разным, но достаточно веским причинам учащенно билось сердце. Лишь Элуа не разделял их прекрасного настроения. Для начала он выбранил жену за то, что пришла так поздно. И сколько Селестина ни объясняла, что ужин почти готов и с помощью свекрови она через несколько минут все подаст на стол, Маспи не желал ничего слушать и сердито ворчал. По правде говоря, ему просто хотелось поскандалить, и, не желая отказывать себе в таком удовольствии, Элуа стал ругать дочь:

— Селестина, почему ты просишь помощи у моей матери, хотя здесь эта бессовестная лентяйка! Почему это она должна сидеть сложа руки, как барыня?

Селестина вступилась за родное дитя:

— Ты что ж, хочешь отнять у нее последние два часа отдыха и заставить работать еще и здесь? Или у тебя нет сердца, Элуа? Бедная крошка! Скажи, ты хоть подумал о ее ногах?

Вопрос явно застал Маспи врасплох.