Анна Дубчак - Миллион для Коломбины

Она закрыла глаза, и перед ней поплыли цветные картинки, словно фрагменты старого фильма: вот она несется на лошади, и теплый ветер свистит в ушах, а рядом – испуганное лицо молодого цыгана; она стоит на берегу, босая, в мокром платье, а в руках ее – топор, ржавый, страшный; Липкин стоит с рюмкой в одной руке и вилкой в другой, что-то говорит собравшимся за столом, но его не слышно, он просто открывает рот, как рыба, и смотрит на нее не мигая; мама в гробу, белый, словно присыпанный пудрой лоб, синие губы, совсем как у Липкина, и она вдруг открывает свои налитые кровью глаза и говорит: «Я живая, живая…»

…Даже уже в Подольске, в гостинице, она никак не могла избавиться от чувства нереальности происходящего. Все, что произошло с ней за последние три дня, казалось продолжением какого-то тихого и явно клинического кошмара.

– Гриша, почему мне так плохо? Тошнит… Голова кружится. И я не совсем понимаю, что происходит. И что мы делаем в Подольске? Я не ослышалась? Мы приехали сюда прямо из аэропорта?

Гриша поцеловал ее и некоторое время молча смотрел на нее.

– Можешь мне не поверить, но и я тоже испытываю почти то же самое, правда, не тошнит, и голова не кружится, но мои мозги с трудом воспринимают то, что происходит.

– Ты сказал, что здесь, в Подольске, мы узнаем что-то важное… Говорил что-то про двадцать четыре часа, которые требуются для анализов. Я что, больна? Это поэтому мне так плохо? Я что – умираю?

– Господи, ну что только не приходит в твою маленькую головку! Ты абсолютно здорова!

– Может, беременна?

– К сожалению, пока нет.

Она улыбнулась. Потом поудобнее села на постели и тряхнула головой. За окном расцветал погожий солнечный день, было тихо, но почему-то ни солнце на небе, ни эта утренняя гостиничная тишина не уменьшали ее тревоги. Напротив, она чувствовала, что вот уже совсем скоро должно что-то произойти.

Запуганная собственным дерзким поступком, связанным с покупкой квартиры и своим неверным толкованием письма Григория, сейчас, когда он был рядом, она пыталась почувствовать себя счастливой, но что-то мешало ей. Возможно, причиной этому было его молчание и таинственность, с которой он задавал ей редкие вопросы, словно прощупывая ее. Возможно, и он теперь ей не доверял. После всего того, что она совершила.

– Гриша, это вообще ты? Почему ты так странно смотришь на меня? Что случилось? Тебе надо вернуть эти деньги? Так это не вопрос – продам эту дурацкую квартиру и все! Не так уж много денег я и потратила. Я вообще была сама не своя. Такое адское безденежье и вдруг – куча денег. Да и ты меня бросил… Вернее, извини, это я так подумала… Это письмо…

Почему он так странно смотрит на нее? Не сказать, что злится, а словно чего-то ждет. Но чего? Ей кажется, что он прислушивается к звукам за дверью? Ну да, там кто-то ходит, постояльцы. Это нормально. Может, он кого-то ждет? Но тогда почему не одевается? Лежит рядом с ней, обнимает ее…

Она смотрит на его обнаженное тело, слегка прикрытое простыней, и ей почему-то хочется плакать. Он прекрасен, он вернулся к ней, он вот, совсем рядом, и, кажется, не собирается больше исчезать. Отчего же так грустно? Может, он хочет расстаться с ней, может, у него вообще есть семья и он просто не знает, как ей об этом сказать? Или дети?

Надя почувствовала, как слезы покатились по щекам и закапали на грудь. Она подтянула к себе простыню, чтобы промокнуть лицо, простыня соскользнула на ковер. Она потянулась за ней и так неудачно, что не удержалась на руках и сорвалась, прижалась всем телом к его телу, такому теплому и упругому. Неужели он сейчас скажет ей что-то ужасное, что окончательно разрушит весь ее мир?

И тут ее взгляд, рассеянный, затуманенный слезами, упал на шрам на ступне Григория. Темно-розовый, грубоватый, чуть выше пальцев правой ноги. Она словно помимо воли провела по нему рукой. « Ты дура, Софка, что ты наделала! Он ж мог умереть! И как только тебе в голову пришло рубить эту корягу?»

Она словно услышала тот далекий, захлебывающийся в слезах, свой собственный крик, который чуть не разорвал ей горло.

– Гриша… Это ты? Это ты был там, на речке…

Она спрашивала осторожно, чтобы, в случае если она ошиблась, не выглядеть полной дурой.

– Да, это я. И ты тогда спасла меня, вытащила из воды. Если бы не ты, я бы умер от потери крови.

– Да не может этого быть! Так не бывает!

Как же так случилось, что он в одно мгновенье из того Григория, в которого она влюбилась во время того странного и печального поминального обеда, превратился в самого близкого друга детства, в родного человека?!