Анна Дубчак - Миллион для Коломбины

Его звали Семен Михайлович, фамилию его она не знала. Познакомилась с ним, когда позвонила по объявлению и он назначил ей встречу. Ломбарда в маленьком Михайловске не было, а потому золото можно было продать либо кому-то из знакомых, либо тому, кто занимался этим всерьез. Вот как раз таким человеком и оказался Семен Михайлович.

Это был мужчина лет шестидесяти, а может и больше, худой, болезненного вида, сильно сутулый, если не сказать горбатый, с носом, похожим на вязальный крючок, впалыми щеками и большими черными, на выкате, глазами. Но больше всего поразили Надю его губы, точнее, их сиреневый цвет, словно он поел черники или какой-то синей ягоды и забыл вытереть рот салфеткой.

Он принимал, конечно, не дома. Его скромная конторка размещалась в бывшем центре бытовых услуг – громадном сером здании в самом центре города, на первом этаже, рядом с комнаткой, где ремонтировали ювелирные изделия.

Взгляду посетителя сразу открывался маленький деревянный прилавок советских времен со стеклянной витриной, где на потертых замшевых плоскостях пылились тусклые золотые украшения. Скупщик даже не потрудился почистить золото, чтобы оно блестело, хотя цены на украшения были почти такими же, как и в магазине на новые золотые изделия. Все выглядело так, словно он был уверен, что и без усилий и рекламы сможет продать все то, что еще недавно составляло золотой запас какой-нибудь теперь уже обедневшей семьи или отдельно взятого человека, попавшего в долговую или просто жизненную яму. Примерно такую, в какую попала Надя Сурина, точнее Надежда Александровна Сурина, двадцати пяти лет от роду, преподаватель сольфеджио в музыкальной школе.

Она пришла в конторку первый раз еще зимой, принесла все золото, что было, – несколько колечек, цепочку и подвеску в форме целующихся голубков – и получила за все три тысячи рублей. Понимала, что эти деньги не сделают погоды и что теперь вообще уже ничего ей не поможет – все с болезнью мамы летело в тартарары. Ипотека, долги знакомым, все то, что копилось и тянуло Надю на самое дно. Она понимала, что уже очень скоро квартиру, двухкомнатную, новую, которую они с мамой успели даже отремонтировать (мама работала бухгалтером в приличной конторе, занимающейся продажей бытовой техники, и хорошо зарабатывала), ей придется вернуть банку за долги. Она даже срывала объявления о сдаче комнаты, все искала поближе к музыкальной школе, чтобы не тратиться на автобус или такси. Мама умирала, Надя залезала в долги, чтобы оплачивать лечение, и дошла уже до того, что не могла смотреть в глаза всем тем, кому задолжала. Долги просто душили ее. Понимали ли ее знакомые, что она никогда не сможет вернуть им деньги? Кто-то понимал, но все еще надеялся, а кто-то, кто не знал про ипотеку, полагал, что она продаст квартиру и расплатится со всеми сполна.

Оставалась еще одна золотая вещь – подвеска в форме ромба с большим рубином в центре, любимое мамино украшение, доставшееся ей еще от ее матери, от Надиной бабушки, которой не стало восемь лет тому назад. Деньги от продажи ее маленькой квартирки и положили начало квартирной эпопеи, ипотеки…

– А… Наденька. – Семен Михайлович, увидев ее в дверях своей конторки, даже поднялся, оторвав взгляд от экрана компьютера. Может, он играл в игру, а может, смотрел фильм, подумала Надя, приближаясь к прилавку. – Приветствую вас. Как дела? Пришли выкупить золото?

– А что, оно еще цело? Не продали?

– Да я и не собирался продавать. Знал, что рано или поздно вы за ним вернетесь. Ну не может у такой красивой девушки не найтись кого-то, кто не позаботился бы о ней и не выкупил золото. Поэтому и придержал. Достать?

– Вы серьезно? – Она почувствовала, как губы ее задрожали. Что это было? Он издевался над ней или искренне полагал, что она пришла к нему, чтобы вернуть себе золото?

Мысленно, направляясь сюда, она уже рассталась с рубиновой подвеской и жила в съемной комнате в каком-нибудь старом бараке на самой окраине города, поедая пустые макароны.

– Вполне!

Он вышел из-за прилавка и, пощипывая пальцами свой чисто выбритый подбородок, – этакий кривоногий, в темной одежде, источающей запах нафталина, человечек, – разглядывал ее, словно собираясь произвести оценку ее самой. Интересно, подумала она, чувствуя, что слезы уже совсем близко, во сколько он оценит меня? Мои лицо, фигуру?

– У меня мама умерла, послезавтра сорок дней, мне нужны деньги на поминки, – сказала она каким-то не своим, хриплым голосом. – Вот, посмотрите.