Саймон Бекетт - Множественные ушибы

Пока мы шли через каштановый лес, собака скакала впереди. Греттен свернула на ответвлявшуюся от главной дороги протоптанную под деревьями грязную тропинку, которая привела нас на поляну, где из проволоки и досок был сооружен большой загон. Отдельно стояла уродливая хибара из шлакоблоков. Ничего не объясняя, Греттен прошла мимо и направилась к загону.

Вся поляна гудела от мух. Аммиачный запах был настолько силен, что защипало в носу. Животные лежали распростертыми на изрытой земле, и единственным свидетельством, что они живы, было басовитое похрюкивание и подергивание ушами. Они отличались от свиней, которых я прежде видел. Огромные, темно-крапчатые, с грубой, жесткой щетиной. В тени под ржавыми железными навесами они казались упавшими на эту грязную землю с небес неразорвавшимися бомбами.

Греттен открыла ворота в заборе и вошла внутрь.

— Где Жорж? — спросил я, с тревогой глядя на нежащихся в загоне тварей. Старого свинаря нигде не было.

— Он уходит днем на обед. — Греттен придержала передо мной ворота открытыми. — Войдете?

— Лучше подожду здесь.

— Свинки вас не тронут, — рассмеялась она.

Мне вообще не хотелось там находиться, к тому же, проковыляв с ведром до поляны, я выдохся, и требовалось передохнуть, чтобы пройти обратный путь. Взяв ведро, теперь не показавшееся таким тяжелым, Греттен отпихнула попытавшуюся проскочить за ней в загон собаку и направилась к корыту. Свиньи подняли головы и вопросительно хрюкнули, но только две или три потрудились встать и подойти. Я поразился, насколько они огромны — кули плоти на тонких ногах, лошадиные туши на коктейльных палочках.

Греттен вышла и закрыла за собой ворота.

— Как они называются?

— Поросюки. Потомство от скрещивания диких кабанов и домашних черных свиней. Папа выводит их много лет, а Жорж продает в городе мясо. Оно пользуется б о льшим спросом, чем обыкновенная свинина.

Одна из тварей двинулась к забору. Греттен подобрала выкатившуюся из загона репу и швырнула обратно через проволоку. Свинья легко размолотила ее зубами. От одного этого вида у меня заныла нога. Но Греттен ее челюсти не испугали. Когда свинья принялась тыкаться пятачком, надеясь выклянчить больше еды, она почесала ее за ушами. Та в ответ подняла морду, и оскал ее пасти стал похож на ласковую улыбку.

— Вам не жаль? — спросил я. — Не жаль, что их убивают?

— С какой стати? — искренне удивилась Греттен. Щетина на голове свиньи шуршала под ее пальцами. — Если хотите, можете погладить.

— Нет, спасибо.

— Она не кусается.

— Поверю вам на слово. — Я заметил, что внутри большого загона выстроен меньший. С виду пустой, кроме крытого гофрированным железом навеса. — А что там?

Греттен распрямилась, вытерла ладони и двинулась в ту сторону. В этом месте заборные секции были новые, доски по сравнению с другими участками не успели почернеть.

— Там папа держит своего кабана.

— Вы говорите о нем как о домашнем любимце.

— Он не домашний любимец. Он страшный. Я его ненавижу.

— Почему?

— У него плохой характер. Только Жорж может с ним справиться. Был случай, он меня укусил. — Греттен вытянула загорелую ногу, повернув так, чтобы стал виден белый шрам на гладкой коже икры, и улыбнулась. — Пощупайте, какой шероховатый.

— Мне видно. — Я не собирался распускать руки и заигрывать с ней. Даже если бы Греттен не состояла в родстве с Арно, было в ней нечто такое, отчего хотелось сохранять дистанцию. — Если так все плохо, почему ваш отец его не убьет?

Она опустила ногу.

— Он ему нужен на племя.

— Разве нельзя завести другого?

— Они дорого стоят. Кроме того, папа любит этого. Говорит, что он выполняет все, что ему положено.

В загоне послышался шум. Греттен повернула голову на звук.

— Он нас слышит.

Сначала я решил, что Греттен говорит об Арно, но сообразил, что речь идет о кабане. Под навесом что-то зашевелилось, мелькнула тень. Показалось рыло с пятачком. Греттен набрала горсть земли и швырнула в загон. Загремела гофрированная кровля.

— Хряк, выходи!

«Не удивительно, что у него испортился характер», — подумал я. Еще одна горсть земли полетела в ту сторону. Раздалось злое ворчание, и наружу выскочил кабан. Он был больше своего потомства. И страшнее на вид. Снизу из пасти торчали клыки, большие, как листья щавеля, уши нависали на глаза. Он подслеповато оглядывался, стараясь определить, где мы находимся. Затем пошел в атаку.

— Боже!