Ева Львова - Адвокаты не попадают в рай

— Я написала новую песню и хочу исполнить её для своих друзей.

Борис зарделся, сделавшись пунцовым, а Женя продолжала:

— Также я бы хотела исполнить эту песню для своего больного отца. Папа сейчас далеко, в Уэльсе, но если каждый из вас попросит за него богов, то я не сомневаюсь, что он поправится.

Смахнув со щеки набежавшую слезу, Ред Джейн вытянула вперёд руки и звенящим голосом запела:

Мои руки как два крыла,

ими взмахну — и земля ушла.

Улетаю, таю, таю…

В синем небе плывут облака,

как походка моя легка.

Улетаю, таю, таю…

Шаг — и воздух поймал меня,

я теперь горячей огня.

Улетаю, таю, таю…

Девушка пела, и я заметила, как женщина за соседним столиком принялась шумно всхлипывать и сморкаться в платок. Многие в зале вытирали глаза салфетками, не пряча слёзы.

Эффект от песни был так силён, что даже я заколебалась — а правильно ли я всё рассчитала? Может быть, напрасно подозреваю певицу во всех смертных грехах? Разве может такой ангел плести интриги и принимать участие в убийствах? Женя так любит своего отца, что даже не верится, что девушка способна причинить вред другим людям. Но тут я вспомнила белый конверт с фотографией Бориса, и решимость вывести Евгению Арзамасову на чистую воду вернулась ко мне с удвоенной силой.

Закончив выступление, Ред Джейн скромно поклонилась и спустилась со сцены в зал. К ней тут же кинулись несколько девушек, торопясь преподнести певице пышные букеты из лилий и орхидей. А певица, собрав цветы в охапку, тут же вручила их Любови Сергеевне. Борис откуда-то вынул яркий подарочный пакет и, рассуждая про здоровье и долголетие, преподнёс его имениннице. Я удовлетворённо отметила про себя, что оперативник Меркулов, изображая пьяного, покинул свой угол и старательно отплясывает вблизи их столика, хотя музыка стихла и никто, кроме него, больше не танцевал. Любовь Сергеевна немедленно принялась распаковывать подарок, но бдительный Банкин пресёк эту попытку. Забрав у женщины пакет, он улыбнулся дарителю и, сославшись на свою забывчивость и привычку оставлять нужные вещи в самых неподходящих для этого местах, понёс подарок в машину.

Дождавшись возвращения Банкина, Боря и Евгения стали откланиваться. Оперативник Меркулов проводил их до машины, приплясывая и напевая себе под нос хиты Ред Джейн. Вернувшись в паб, Меркулов присел за мой столик и весело спросил:

— Ну, погнали в лабораторию?

— А что, та ещё работает? — удивилась я.

— А ты как думала! — рассмеялся опер. — Сейчас у нас хозрасчёт и самоокупаемость, проведение анализов на коммерческой основе приносит сотрудникам хороший доход.

— Что ж, отлично. Поехали прямо сейчас, — проговорила я, поднимаясь со стула.

Я не сомневалась, что результаты анализа прольют свет на ситуацию и расставят все точки над «i».

Суд состоялся в понедельник.

Накануне заседания ко мне подошла Маша Ветрова и, стараясь казаться небрежной, спросила:

— Интересно, а Григорий Андреевич на процессе будет?

— Кому интересно, тебе или Устиновичу-младшему? — невинно уточнила я.

Ветрова сделала вид, что не заметила подтекста, и как ни в чём не бывало продолжила:

— Просто Боря строит защиту на том, что Жениного дяди на процессе не будет. Вот я и спрашиваю, приедет он или нет.

— Понятия не имею, — равнодушно пожала я плечами.

Тем же вечером я беседовала в Снегирях с Григорием Арзамасовым. Мы сидели на террасе и потягивали из плоских пиал зелёный чай. Зачерпнув арбузное варенье чайной ложечкой, я кинула на Гауляйтера осторожный взгляд и вкрадчиво заговорила:

— Григорий Андреевич, завтра состоится слушание дела. Не могли бы вы поехать со мной в суд? Думаю, стороне обвинения вы можете пригодиться.

Арзамасов лениво посмотрел на меня сонными глазами и разомлевшим голосом протянул:

— Дорогая моя Агата Львовна! У вас здесь так благостно, что моё мировосприятие изменилось коренным образом, и мне на сегодняшний день нужно в этой жизни только две вещи — утренние блинчики Иды Глебовны и партия в шахматы перед сном с Владленом Генриховичем. Для себя я решил, что останусь здесь в любом случае. Если вы по-прежнему будете отклонять мои предложения, я попрошу ваших бабушку и дедушку меня усыновить.

В последнее время говорить с Арзамасовым было совершенно невозможно. Чувствуя поддержку моих родственников, Григорий Андреевич избрал в общении со мной тон ироничный и покровительственный, обращался ко мне как взрослый к маленькой девочке, что, естественно, мне совершенно не нравилось. Кроме того, кто-то из гостей нашего дома сказал, будто он ведёт переговоры о покупке коттеджа поблизости, и мысль об этом возможном соседстве здорово портила мне кровь.