Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

– А по-твоему?

– Вор он был, этот Андо. Раньше, при Советах, все воровали: от завскладом и буфетчика до рабочего и директора: кто продукты, кто детали, кто телевизоры, кто деньги. У государства как не воровать, если оно же – главный вор? Взяло и украло земли твоего народа и другим продало, понимаешь? Даже историческую память украло, а? Подсократило в учебниках на несколько тысяч лет, понимаешь? – ссорился Ашот уже с ушедшей властью и помешивал поднимающуюся пенку.

– А что Андраник?

– Андо у людей крал. Я таких не уважаю, – откликнулся Ашот и поплевав на пальцы, осторожно взялся за горячие ручки кофейных чашечек.

– Но ведь вы вроде дружили в тюрьме? – настаивал Вардан.

– Э-э-э, ахпер джан, что значит «дружили»? – пробубнил Ашот, прикуривая от плитки. – Земляки мы всего-то, из Лори, да и то у меня родители оттуда, а я в Ереване родился, здесь в школу пошел, отсюда в армию ушел, здесь в Нархозе [135] Народное название Института экономики и финансов (прим. авт.) учился. Летом только ездил к деду с бабушкой. Ни до, ни после тюрьмы я его не встречал и знать не знал. А там, в тюрьме, в маленькой камере, от безделья чем занимаются? Байки рассказывают из своей и чужой жизни, всю свою родословную до седьмого колена излагают, понимаешь? Вот у нас с ним и были общие воспоминания: «а в Ахпатском монастыре был?», «а в степанаванском пионерлагере отдыхал?» А так – что у нас общего? Я-то за драку сел. Сукин сын один не так посмотрел на мою девушку, я и вскипел. Слово за слово – глаза, говорит, для того и дадены, чтобы глядеть на что хочешь, – и покалечил я его немножко. А у него мама нервная такая была, и как раз – врач в судмедэкспертизе!

– Земляки мы всего-то, из Лори, да и то у меня родители оттуда, а я в Ереване родился, здесь в школу пошел, отсюда в армию ушел, здесь в Нархозе учился. Летом только ездил к деду с бабушкой. Ни до, ни после тюрьмы я его не встречал и знать не знал. А там, в тюрьме, в маленькой камере, от безделья чем занимаются? Байки рассказывают из своей и чужой жизни, всю свою родословную до седьмого колена излагают, понимаешь? Вот у нас с ним и были общие воспоминания: «а в Ахпатском монастыре был?», «а в степанаванском пионерлагере отдыхал?» А так – что у нас общего? Я-то за драку сел. Сукин сын один не так посмотрел на мою девушку, я и вскипел. Слово за слово – глаза, говорит, для того и дадены, чтобы глядеть на что хочешь, – и покалечил я его немножко. А у него мама нервная такая была, и как раз – врач в судмедэкспертизе!

– Девушка-то дождалась? – рассмеялся Вардан.

– Вон, двоих рыжих сыновей растит, а еще девочка у нас в прошлом году родилась: моя копировка, но черненькая, в маму, – блаженно улыбнулся Ашот.

– Храни Бог, – откликнулся, как подобает, Вардан.

– Храни Бог и твоих детей, кннич [136] Кннич (арм.) – следователь джан, и всех малышей на свете, – посерьезнел Ашот, – а зачем живем-то?

Вардан решил скрыть постыдный в глазах мастерового факт своей неженатости и вообще подсократить разговор на добрых полчаса, обогнув тему риторического вопроса. Так что перешел к делу:

– И что рассказывал о себе Сакунц?

– Ну, я и говорю: таких, как я, в тюрьме уважают, а воров презирают. Воровские законы только называются воровскими, на деле это древние законы справедливости, которые были повержены вместе с нашими царями, понимаешь, кннич джан? Справедливость – она родилась с Адамом, еще во-о-он с каких времен… Постарше ваших гражданских и уголовных кодексов. А сейчас вы что называете ею, когда людей судите? К примеру, когда позволяете сыну отсудить имущество у старых родителей? Или голубым сукиным детям позволяете развернуться вовсю?

– Слушай, Ашот, я законов не пишу – я их исполняю. Ты вон, плащ шьешь из готовой кожи, не выделываешь ее. Так и я. Ты мне лучше помоги с подлецом-Сакунцем, чем выгораживать воров-ский мир, – возмутился Вардан и отставил чашку.

– Падальщик твой Сакунц. Падальщик, который у женщин на рынках сумочки воровал, пока они с продавцами торговались. У наших матерей и сестер воровал, понимаешь? Вот и помыкали в камере им все: во-первых, потому что, деревенщина, приехал в город городских же и обижать. И кого – пожилых женщин! Во-вторых, он в момент откровенности рассказал в камере такое, что его убить мало! – хлопнул себя по колену Ашот.

– И что это он рассказал? – спросил Вардан, подобравшись, наконец, к теме.

– Ребенка их общего, говорит, его подружка в роддоме отдала другим людям. Как же, говорим, отдала? Ты же отец! Пошел бы, поскандалил, врачам пригрозил! Полицию, на худой конец, привлёк бы! А он – нет, мол, нельзя мне было высовываться, да и деньги были нужны. Мол, детей варганить – дело нехитрое. А тогда не ко времени это было. – Ашот в сердцах опять припечатал пятерню к колену. – Ты такое бесстыдство видал? – Да разве такое можно творить, ай кннич джан, ай ахпер джан? Чтобы армянин своего ребенка, мальчика, в другие руки отдал – это ж каким скотом должен быть? В старину бывало, еще при моих родителях, если у брата нет детей, так другой брат с женой специально лишнего ребенка рожали, им отдавали, чтобы родная линия не обрубилась. Это другое, понимаешь? А тут? За деньги, представляешь? Да и не армянин этот Андо вовсе: голова такая длинная, как дыня, затылок плоский: настоящий турок, турецкий чобан [137] Чобан (арм.) – овечий пастух; чабан . Мы так его и звали: Чобан-Андо.