Инна Бачинская - Отражение бабочки

Я ввязываюсь из-за Елизаветы. Опять? Мало мне ночного визита… На что я рассчитываю? Допустим, скажу я, между прочим, случайно, мол, никак не могу прийти в себя, моя добрая знакомая добровольно ушла из жизни… И что? Ванесса переменится в лице? Упадет в обморок? Не верю. А может, сказать правду? Спросить в лоб. Так и так, мол, моя добрая знакомая Елизавета Варгус рассказывала о визитах к ворожее по имени Ванесса, то есть к вам, и я пришла узнать, зачем она приходила, потому что в последнее время она перестала узнавать соседей, стала заговариваться и покончила с собой. И я хочу докопаться… Перед тем как пойти в полицию! Вот! Пугнуть ее как следует. Пусть признается. Эх, простота! Она посмотрит стеклянными глазами и скажет, что никакой Елизаветы знать не знает. И что тогда?

Ладно, решила я, придется действовать по обстоятельствам. Она далеко не глупа, но ведь и я тоже… Опытный копирайтер!

А что надеть? Что-нибудь скромное, темное, вроде траура. Для достоверности легенды о доброй знакомой Елизавете и оправдания расспросов, для того маскарад и затевается.

Короче, два дня до сеанса у Ванессы я ходила как зомби, бормоча мои вопросы и ее ответы, моделируя ситуацию, так сказать, и устраивая деловые игры, чем довела себя до нервного срыва. Да что это со мной? Если бы я знала! Я испытывала страх, природу которого объяснить не могла. Рационально объяснить, хотя… Могла, наверное. Елизавета ходила к ворожее, стала сходить с ума и покончила с собой. Причина и следствие. На первый взгляд. Но «после» вовсе не обязательно значит «вследствие». Посещение Ванессы и самоубийство Елизаветы могут быть никак не связаны. Еще раз: на что я рассчитываю? Не знаю. Да ладно, все ты знаешь. Ты рассчитываешь, что Ванесса себя выдаст — взглядом ли, жестом, словом, и это станет тем самым знаком. А дальше что? Девяносто преступлений из ста имеют экономическую подоплеку. Случайные убийства выносим за скобки. То есть девяносто из ста убийств с заранее обдуманным намерением совершаются из-за денег. Смерть клиентки невыгодна Ванессе — она теряет источник дохода. Может, она перестаралась, привязывая Елизавету к себе? Пыталась вызвать зависимость, поила зельями, пугала, и Елизавета потеряла связь с реальностью? Я вспомнила, как она показывала мне руки, «испачканные» красной краской, которую невозможно отмыть… И что бы это значило? Кровь? Убийство? Елизавета кого-то убила? Я вспомнила ее растерянное лицо, неуверенную улыбку, то, как она смотрела на Аделину… Не верю!

Тонко взвыла Аделина, и я очнулась. Собачка просилась гулять, смотрела на меня укоризненно, в зубах держала поводок.

Я вскочила:

— Идем, идем, сейчас, моя хорошая!

Потом я спустила ее с поводка, и она помчалась по парку. Аделина носилась по траве, размахивая длинными ушами, перепрыгивала через низкие кустики, словно вырвалась из клетки, и на ее узкой морде читался совершенный восторг. Она даже взлаивала от полноты чувств. Я же брела по аллее, снова и снова прокручивая встречу с Ванессой, репетировала слова, жесты, выражение лица, прекрасно сознавая при этом, что актриса из меня никакая. Но ведь нужно занять себя чем-то в преддверии… Ну не верю я им! И в магию не верю. В телепатию тоже не верю и в ясновидение. Даже неудобно, честное слово! Сейчас без этого всего никуда. Говорят, ясновидящих полно даже в полиции. В смысле, их привлекают к поиску маньяков. Вот и получается, что я скучная, закомплексованная, слишком серьезная особа. Причем несовременная.

Я рассеянно следила за Аделиной, которая бегала с новым знакомым — терьером, мальчиком, судя по голубой заколке на макушке. Кто-то опустился на скамейку рядом, и я вздрогнула.

— Не помешаю? — Голос был приятный.

На меня смотрел, улыбаясь, незнакомец — мужчина лет тридцати с небольшим, с приятным смуглым лицом и карими глазами. В руке он держал бумажный стаканчик с кофе. Я вспыхнула и мотнула головой. Что за мерзкая манера краснеть по любому поводу?

— Любимца выгуливаете?

— Выгуливаю. Вы тоже?

— Нет, я обедаю. — Он кивнул на стаканчик. — Разгрузочный день. Вы всегда здесь гуляете? Здесь хорошо, но маловато места, не разбегаешься…

Фраза повисла в воздухе. Мужчина смотрел на меня с улыбкой.

— Мы гуляли в другом парке…

Моя фраза тоже осталась незаконченной — не объяснять же ему, почему мы больше туда не ходим. Он кивнул. Мы встретились глазами, и у меня снова вспыхнули уши, хотя во взгляде его не было ни нахальства, ни готовности подсуетиться на всякий случай. Так приличный мужчина смотрит на обычную случайно попавшуюся ему на глаза женщину — не вамп, не с обложки, не девяносто-шестьдесят-девяносто, не выказывая ни малейшего намерения заглянуть за вырез платья или рассмотреть ее ноги. Ну и не надо. Вообще, восприятие реальности зависит от своеобразия логики: если он сверлит меня взглядом, то он нахал, если не обращает внимания — тоже нахал.