Фредерик Форсайт - Нет возврата

Сразу после одиннадцати марлин в первый раз "встал на хвост". Мергатройд подтащил его на пятьсот ярдов. Катер на мгновение взлетел на гребень волны, и тут из стены зелёной воды за кормой появилась рыба. Мергатройд разинул рот от изумления. Длинное острое “копьё”, которым оканчвалась верхняя челюсть рыбы, смотрело в небо; короткая нижняя челюсть отвисла – пасть была широко распахнута. Спинной плавник, начинавшийся сразу позади глаз, был расправлен и стоял торчком, как петушиный гребень. Затем появилось блестящее массивное тело и, когда опала волна, из которой он выпрыгнул, марлин как бы застыл, стоя на своем похожем на полумесяц хвосте. Это длилось секунду, он смотрел на них поверх клочьев пены, а потом обрушился в набежавшую водяную стену и исчез, вернулся в своё холодное тёмное царство.

Старик Пасьен первым нарушил молчание:

– C’est l’Empereur [9] Это Император (фр) , – сказал он. Килиан резко повернулся к нему:

– Vous êtes sûr [10] Вы уверены? (фр) ?

Старик лишь кивнул в ответ.

– Что он сказал? – спросил Хиггинс.

Взгляд Мергатройда был прикован к тому месту на поверхности океана, где исчезла рыба. Медленно, но верно он выбирал леску.

– Эта рыба – местная знаменитость, – сказал Килиан. – Если только это он – а на моей памяти старик ещё ни разу не ошибся – то это голубой марлин, по прикидкам, крупнее нынешнего мирового рекорда в тысячу сто фунтов, а это значит, что он стар и хитёр. Его называют Император, и среди рыбаков он – легенда.

– Но как можно отличить одну рыбу от другой? – спросил Хиггинс. – Они же все одинаковые.

– Этот попадался дважды, – сказал Килиан, – и дважды обрывал леску и уходил. Но во второй раз, у Ривьер-Нуар, он был уже совсем близко к лодке. Они видели первый крюк, торчащий у него из пасти. А в последнюю минуту он оборвал леску и утащил с собой и второй крюк. Оба раза, пока его вываживали, он по нескольку раз вставал на хвост, и его как следует рассмотрели. Кому-то даже удалось сделать его фото в воздухе, так что он всем хорошо известен. В пятистах ярдах я бы его не узнал, но у старика Пасьена глаз-алмаз.

К полудню Мергатройд выглядел старым и больным. Скорчившись в кресле, он замкнулся в собственном мире, полном боли и какой-то внутренней решимости, подобных которым он ещё не испытывал. Его ладони были мокры от сукровицы, сочившейся из стёртых волдырей, насквозь пропотевшие ремни врезались в сгоревшие на солнце плечи. Низко склонив голову, он выбирал леску.

Иногда выбирать было легко – казалось, рыба даёт себе передышку. Когда напряжение на леске спадало, облегчение было таким сладостным, что он позже не мог найти слов, чтобы его описать. Когда удилище выгибалось и его сведенные мышцы должны были вновь выдерживать напор рыбины, боль была сильнее, чем он когда-либо мог себе вообразить.

Сразу после полудня Килиан присел рядом с ним и предложил ему ещё пива:

– Послушай, мужик, ты совсем загибаешься. Это тянется уже три часа, а ты правда не в форме. Незачем надрываться. Если тебе нужна помощь, передышка, только скажи.

Мергатройд мотнул головой. Губы его слиплись от солнца и соленой воды.

– Моя рыба, – сказал он. – Отстаньте!

Битва продолжалась, и безжалостные лучи солнца обрушивались на палубу. Старик Пасьен восседал на своем высоком кресле, словно старый коричневый баклан. Дав самый малый ход, он правил одной рукой и, повернув голову, всматривался в кильватер в ожидании Императора. Жан-Поль давно убрал оставшиеся три удилища и теперь укрылся в тени навеса. Бонито никого больше не интересовали, а лишние удочки могли запутаться. Хиггинс в конце концов пал жертвой качки и теперь скорчился в жалком положении, головой в ведро, куда из его желудка перекочевали два пива и бутерброды, съеденные на обед. Килиан сидел напротив и приканчивал пятую бутылку холодного лагера. Время от времени они бросали взгляды в сторону вращающегося кресла, где скорчилась похожая на воронье пугало фигура в туземной шляпе, и слышали мерное "тики-тики-тик", когда катушка сматывалась, или отчаянное "з-з-зз-ззз", когда леска вытравливалась обратно.

Когда марлин вновь встал на хвост, он был уже в трехстах ярдах. На этот раз катер оказался в яме между волн, и тут Император взорвал поверхность воды, выпрыгнув прямо на них. Он взлетел по восходящей дуге, и вода потоками лилась с его спины. Траектория его полёта точно совпала с курсом катера, и леска внезапно полностью ослабла. Килиан вскочил на ноги: