Эрик-Эмманюэль Шмитт - Человек, который видел сквозь лица

– Спасибо.

– И они убрались.

– Уф!..

– А теперь собирай свои вещи и немедленно уезжай отсюда.

– Но… как же…

– До сих пор я обманывал полицейских. Но через несколько минут я буду вынужден сказать им правду. Сделай это ради меня, Огюстен, прошу тебя!

С этими словами он бросил мне на колени конверт.

– Держи, вот обещанные деньги. Я рассчитываю на тебя, ты ведь отдашь мне текст?

– Клянусь!

– И никогда не рассказывай им, Огюстен, что ты здесь жил. Я не хочу, чтобы меня обвинили в лжесвидетельстве и в том, что я помешал полицейскому расследованию.

– Я и в этом вам клянусь, жизнью клянусь! Верьте мне!

– Верить…

Он встал и тяжелой поступью направился к выходу.

Я так стремился убедить его в своей невиновности, что вскричал:

– Вот что, я сам к ним пойду! Если полицейские хотят меня допросить, я не стану прятаться.

Шмитт потер лоб:

– Они приходили не для того, чтобы допрашивать тебя, Огюстен. А для того, чтобы арестовать.

– Что?!

У меня задрожали ноги, взмокла от пота спина. Я беспомощно осел на стуле, как будто мне подрезали связки и жилы.

Шмитт продолжал убитым голосом:

– Они сообщили мне, что в полицию позвонили люди, которые услышали подозрительные звуки, похожие на взрывы. В результате полицейские обнаружили подпольную лабораторию, где террористы изготавливали кустарным способом бомбы и пояса со взрывчаткой. И еще… еще там нашли твои следы.

– Какие следы?

– Отпечатки пальцев и образцы твоей ДНК.

– Но этого не может быть!

– Полиция не стала бы лгать в такой серьезной ситуации.

– И все равно не верю! Где она – эта подпольная лаборатория?

– На заброшенном заводе… заводе крепежных изделий.

Двадцать часов тридцать минут.

Действие разворачивается, как во сне. Мы с Момо прячемся в подвале театра, терпеливо ожидая момента, когда деревянная платформа поднимет нас на уровень сцены. Три брикета динамита, прибинтованные к моему животу и готовые к взрыву, стесняют мне дыхание, но терпеть осталось недолго. Момо обливается по́том, его штаны потемнели от мочи; он то и дело ощупывает, как и я, свой пояс смертника, который делает его толстяком. Мы лихорадочно переглядываемся, и наши сердца бьются так неистово, что мне чудится, их слышно снаружи.

Сверху до нас доносится веселый галдеж ребятишек в зале – возбужденные крики, радостный смех и визг. Родители и учителя стараются навести порядок, но без лишней строгости: все-таки у детей праздник.

У меня в руке зажато устройство, соединенное с проводком, – детонатор.

Сколько времени мне осталось жить?

Этот день не походил ни на какой другой.

Вчера, покидая дом Шмитта, я улучил свободную минутку и написал Момо:

«Вернулся из Сирии. Встреча завтра в девять перед видеосалоном».

Продрожав всю ночь на скамейке за вокзалом, я встретился с Момо, который ждал меня в назначенном месте. Что же случилось? Увидев его бледную мордашку и воспаленные веки, я почувствовал, как во мне поднялась искренняя радость, смешанная с братской нежностью, жалостью и отчаянием. Нам обоим хотелось обняться, так мы были счастливы увидеться вновь, но удержала стеснительность. Зато все эти чувства отражались в наших глазах.

– Ты мне расскажешь про Сирию, Огюстен?

– Конечно нет.

Улыбка.

– Ну а ты что тут напридумывал?

В нескольких словах Момо рассказал, что произвел несколько опытных взрывов. В Интернете он отыскал нужные технические инструкции, а благодаря хулиганью со своей улицы раздобыл необходимые материалы, в общем, преодолел все трудности.

– И где же ты спрятался, чтобы проделать свои опыты?

– Недалеко от контейнера, где мы с тобой встретились. На заводе за стеной. Там никто не бывает.

И он объяснил мне, для чего послужат его бомбы: он решил взорвать зрительный зал театра «Граммон».

– Сегодня вечером там соберется человек восемьсот – малышня, подростки, их родители и учителя. Самый подходящий случай!

– Но ведь там будут и мусульмане?

– Евреи, христиане, атеисты.

– И мусульмане!

– А мне плевать. Это плохие мусульмане. Они не заслуживают жизни. Все равно я ненавижу их, всех до одного!

И вот именно в этот момент я услышал собственный голос:

– Я пойду с тобой.

Сидя в самом укромном уголке кафе, с рюкзаком у ног, я пишу, одновременно держа в поле зрения клиентов и прохожих за окном, из страха, что сюда может ворваться Терлетти или другие полицейские. Я не забыл, что меня ищут и тут же загребут, стоит мне попасться им на глаза… Отныне время потекло в обратную сторону: оно убывает, вместо того чтобы расти; я измеряю его с учетом предстоящей катастрофы – либо моего ареста, либо взрыва, назначенного на этот вечер. Я пленник этого обратного отсчета и ясно сознаю, что пользуюсь последними минутами свободы; устав писать, я прерываюсь и с удовольствием поедаю мясные тефтели с томатным соусом – самое простое и популярное блюдо в Бельгии, идеальный ужин приговоренного к смерти.