Лаура Липман - Девять пуль для тени

— Не смей богохульствовать, еще отец услышит! — сурово оборвала его мать.

Но отец, вернувшись вечером домой, неожиданно заявил, что это вовсе не бессмысленный вздор, как считает мать.

— Если крабы были бы чуток поумнее, — ухмыльнулся он, — то это они бы плавали на ялике, а я бы копошился в грязи, стараясь зарыться поглубже, чтобы меня не поймали. Какой смысл брать в жены лучшую чистильщицу крабов на всем острове, коли я не в состоянии приносить ей достаточно крабов на разделку?

Конечно, она вовсе не была лучшей — просто муж любил ее и не видел ничего дурного в том, чтобы немного преувеличить. Впрочем, руки у нее и впрямь были ловкие. Женщина, которая зарабатывает себе на жизнь сортировкой и чисткой крабов, с годами становится настоящей волшебницей. Ни одному туристу или гурману такое и во сне не приснится. Ее личный рекорд — пятнадцать фунтов крабового мяса за один час. И дело тут вовсе не в скорости, а скорее в тщательности, с которой она делала свое дело. После того, как мать, очистив краба, швыряла пустую скорлупу в сторону, там даже муравьям нечем было поживиться.

То, чем занимались его мать и почти все женщины на острове, по сути своей было незаконным. Крабовое мясо, которое они добывали, проходило мимо инспекторов из департамента здравоохранения — если повезет, конечно. Все они хорошо знали, каково это — смотреть, как плоды твоего труда вываливают на землю и топчут ногами. Как люто они ненавидели всех этих служащих из департамента здравоохранения — щуплых, с нездоровым цветом лица и лицемерными взглядами, этих грабителей, не гнушавшихся чужим добром.

А вот в глазах мужчин таким же лютым врагом были представители полиции из отдела защиты окружающей среды и охраны природных ресурсов. Они казалось, только и занимались тем, что постоянно меняли законы, ограничивающие добычу крабов и ловлю рыбы. Быть жителем острова вовсе не означало оказаться на закрытой территории, куда никому нет доступа. Годы тяжкого труда и обид приучили островитян с недоверием относиться к любым властям — кроме Господа Бога, конечно. Чужаков тут не любили. Поэтому кому бы ни пришло в голову расспрашивать о Бекке, можно было не тревожиться — даже спустя столько лет никто и словечка не проронит.

Тогда им не задали ни единого вопроса. Вообще не упоминали об этом — наверное, не хотели лишний раз причинять боль его матери, упорно отрицавшей очевидное и не желавшей ничего слышать с того самого дня, как возле Шэнк-Айленда обнаружили его лодку. Она была пуста. Самоубийство всегда считалось постыдным. Почти таким же постыдным, как возможность того, что мальчик, который родился и вырос на острове, утонул или не заметил приближение шторма. Вынужденные выбирать между этими двумя единственно возможными объяснениями, местные в конце концов предпочли просто не говорить о том, что некогда случилось с сынишкой Одри. Да и зачем? Бедняжка только-только потеряла мужа, погибшего от заражения крови, а теперь лишилась и единственного сына. К этому времени она уже пятнадцать лет стойко, без жалоб и сожалений несла на своих плечах бремя того обмана. И только в последние годы стала немного тревожиться.

Трубка вновь ожила.

— Джун Пети сказала…

— Джун Пети? Господи, в жизни не слышал такого идиотского имени.

— Так вот, Джун говорила, что их было двое. Она решила, что они из полиции. Но значков они не показывали, даже ни разу не обмолвились, зачем им понадобилась Бекка.

Естественно, он это знал — но вот говорить об этом матери не обязательно. Он и не собирался этого делать — достаточно с нее тайн и секретов. Ей было невдомек, как это Эрик Шиверс вдруг таинственным образом вновь вернулся в мир живых. Не знала она и о том, зачем ему вдруг это понадобилось. Естественно, ей было известно, что он часто пользуется фальшивыми именами, но наивно считала, что этого требует его работа. Мать всегда пребывала в блаженном неведении насчет того, как именно он зарабатывает себе на жизнь. Человек, чей родной дом едва-едва не был когда-то поглощен заливом, должен был, в ее понимании, с большим уважением и любовью относиться к природе, а не наоборот. Все, что родит земля, может быть использовано, и не один раз. И выживет тот, кто лучше всех приспособлен для такой жизни.

— А Джун не сказала, как они выглядели? — поинтересовался он, как будто не знал этого сам. Его мать ничего не должна была подозревать.

— Мужчина рыжий, и улыбается, как Чеширский кот. Лицо все в веснушках. Женщина высокая, волосы затянуты на затылке в хвост. Довольно страшненькая, сказала Джун.