Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Я сняла свой льняной жакет и бросила на кровать, потом скинула пыльную обувь. Только теперь я начала понимать, насколько устала. Ступни у меня ломило, пыль просочилась сквозь парусиновые туфли. Тонкая соломенная циновка приятно холодила босые ноги. Я стянула платье и швырнула его вслед за жакетом, потом подошла к окну, широко распахнула его, облокотилась на прохладный каменный подоконник и выглянула наружу.

Вдали высились угольно-черные скалы с золотой окантовкой у основания. Под ними лежало нагретое море в тени цвета индиго, а там, где солнце еще касалось его, – мерцающего темно-фиолетового цвета. Плоские скалы около гостиницы, полностью лежащие в сумеречном свете, были оттенка анемонов. Ледяные маргаритки закрылись, а листья, покрывающие скалы, выглядели темными, как водоросли. Ветер к вечеру переменился, и легкий бриз дул от берега, гоня рябь по воде. Две чайки плавали по заливу, их можно было узнать только по протяжным печальным крикам.

Я посмотрела в сторону открытого моря. Каик выходил на ночной лов вместе с григри [45] Григри – рыболовное судно, оборудованное для ночного лова. , небольшими лодками, следующими за ним гуськом, как утята за мамой-уткой, на хорошие участки для лова. Скоро далеко в море разбегутся маленькие огоньки и будут покачиваться на волнах и мерцать как звезды. Я смотрела на них, гадая, не «Эрос» ли выступает в роли утки, и, напрягая зрение, всматривалась в даль, в сумеречное море, пытаясь уловить хотя бы намек на другой каик, незнакомый, скользящий вдалеке без света.

Потом я взяла себя в руки. Это ни к чему. Если я разыгрываю непричастность к происходящему, надо выбросить из головы все мысли о них. Во всяком случае, нечего мне о них задумываться. Каик Ламбиса проскользнет в темноте к дельфиньему заливу. На борту – трое, они, вероятно, совсем забыли обо мне и, счастливые, обратили свои лица и мысли к Афинам, конечному пункту своих приключений. А я, усталая, голодная, вся пропыленная, теряю тут понапрасну время. Если бы в гостинице Стратоса можно было принять горячую ванну…

Оказывается, можно было. Я быстро помылась, вернулась к себе в комнату, натянула свежее платье, привела в порядок волосы и лицо. Я уже надела босоножки, когда раздался звонок. Я схватила сумочку и выбежала, едва не столкнувшись на площадке с Софией.

Я извинилась, улыбнулась и спросила, как у нее дела, и тут вдруг меня пронзило, что совсем недавно, днем, я видела могилу ее мужа. Испытанный шок пагубно отразился на моей речи: я стала бормотать какие-то глупости, но она, кажется, ничего не заметила. София говорила с обычной печальной учтивостью, хотя теперь я легко заметила – поскольку искала их – следы усталости от бессонных ночей на ее лице и неподдельный ужас в глазах.

Она взглянула мимо меня в отворенную дверь моей комнаты.

– Простите, я должна была привести все в порядок, – торопливо сказала я, – но я только поднялась, и прозвенел звонок… Зато я убрала ванную.

– Вам не следует беспокоиться. Это моя работа.

Она прошла в мою комнату и наклонилась поднять туфли.

– Какие они грязные. Я возьму их вниз почистить. Вы сегодня далеко ходили, после того как я видела вас на мельнице?

– Да, довольно далеко, к старой церкви, о которой мне рассказывал ваш брат. Послушайте, не стоит беспокоиться из-за этого старья…

– Нет. Надо их почистить. Мне это нетрудно. Вы в горах… никого не повстречали?

Интересно, подумала я, о Джозефе спрашивает она или о Колине?

– Нет, никого, – покачала я головой.

Она вертела в руках туфли, как бы изучая их. Они были из морской парусины, почти такого же цвета, как у Колина. И вдруг я вспомнила, как он ткнул ногой в эту ужасную могилу…

– В самом деле, не стоит беспокоиться, – почти резко сказала я.

– Я ими займусь. Пустяки. – Она улыбнулась мне, но это скорее подчеркнуло, чем скрыло, внутреннее напряжение.

Все ее лицо, даже зубы и глазные впадины, было словно покрыто тонкой пленкой желтоватого воска. Я вспомнила радость Колина, живую перемену в Марке, как они оба весело дурачились с Ламбисом. И это все благодаря Софии. Если бы Джозеф и в самом деле был форменной скотиной и не заслуживал, чтобы его оплакивали. Если бы это было правдой, что она ненавидела его… Но разве можно, в самом деле, по-настоящему ненавидеть мужчину, с которым делишь ложе и которому родила ребенка? Я тогда думала – нет. Но так думают в двадцать два…

Терзаемая чувством вины, которая была не моей, я задержалась на мгновение дольше и после неловкого спасибо повернулась и поспешила вниз по наружной лестнице. Обогнув гостиницу, я прошла туда, где Фрэнсис поджидала меня с вермутом для себя и с цикутией для меня.