Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Сколько зим, сколько лет – это, если не ошибаюсь, было вскоре после того, как мы виделись в последний раз. И как, больше у меня на пути никто не встал? Неужели ты четыре года вел жизнь праведника?

– Смеешься? – Он замедлил ход, резко повернул налево и снова прибавил газу. Мы помчались по узкому переулку шириной не больше полутора ярдов. – Удивляйся сколько хочешь, но это и в самом деле так. В основном, как ты понимаешь.

– Прекрасно понимаю. А куда подевалась Эмили?

– Что еще за Эмили?

– Или не Эмили? Мама в прошлом году говорила об Эмили – или ее звали Миртл? Ну и имена ты выбираешь.

– Не сказал бы, что они звучат хуже, чем Кристабель.

– Тут ты прав, – рассмеялась я.

– Если хочешь знать мое мнение, – заявил кузен, – мы с колыбели и по сей день связаны словом. В семье царит покой, и прадедушка Розенбаум – мир его праху! – с этой минуты перестанет ворочаться в гробу в своем беленом склепе, так что…

– Осторожно, собачку не задави!

– Не бойся, вижу – или, точнее, «порше» видит. Так что решено. Also gut! [54] Вот и хорошо! ( нем .)

– Ты слишком многое воспринимаешь как само собой разумеющееся. Даже то, что я все юные годы хранила тебе верность, хоть сам ты и не без греха.

– Куда ж тебе было деваться, – бросил кузен. – Ты была толстая, как тюлененок. Должен сказать, ты похорошела. – Он искоса окинул меня донельзя братским взглядом, исполненным сексуального восхищения не более, чем взгляд судьи на выставке собак. – Честно говоря, сестренка, ты выглядишь неплохо, и это платье тебе идет. Впрочем, разбей мои надежды, если это необходимо. У тебя кто-то есть?

– Осторожнее, милый, – усмехнулась я, – а то поймешь, что это всерьез, и придется продавать машину, чтобы купить кольцо с бриллиантом.

– Устраивает, – весело заявил он. – Вот мы и приехали.

«Порше» замедлил ход и, закладывая крутые виражи, вырулил с улицы в тесный малосимпатичный дворик, где белела пыль под палящим солнцем да на штабеле побитых бочонков из-под бензина дремали два кота. В углу темнел тенистый закуток цвета индиго, и там-то, вращая руль с элегантной скупостью движений, мой кузен припарковал автомобиль.

– Главный вход. Дамасский стиль. Неземной вид, правда? Милости прошу.

С первого взгляда трудно было предположить, что этот внутренний дворик куда-то ведет. В грязном закутке, огороженном со всех сторон высокими глухими стенами, было тесно и душно, воняло курами и тухлой мочой. Но в дальнем углу обнаружился сводчатый проем, наглухо перекрытый тяжелой дверью, чьи покоробленные дощатые створки, украшенные массивной ручкой и петлями кованого железа, таили в себе едва уловимый аромат старины. Чарльз раскрыл дверь – за ней обнаружился черный коридор, в дальнем конце которого виднелась арка солнечного света. Мы вошли.

Свет лился из второго внутреннего дворика, на сей раз продолговатого, размерами примерно с теннисный корт. С трех сторон остроконечные мавританские арки образовывали тенистую аркаду, а с четвертой возвышалась приподнятая над землей платформа, с трех сторон отгороженная от двора такими же остроконечными арками, что делало ее похожей на театральную сцену или небольшую внутреннюю комнату. Вдоль дальней и боковых сторон возвышения тянулась широкая скамья, и я тотчас же поняла, что это так называемый диван – место, где мужчины на Востоке встречаются и ведут беседы. Даже в современных восточных домах гостиные по традиции нередко обставляют именно так – выстраивая кресла и кушетки вдоль стен с трех сторон комнаты. Перед кушетками стояли невысокие столы. Посредине двора журчал фонтан; дно его было вымощено бело-синими изразцами, миниатюрная колоннада на парапете сверкала позолотой и сине-зеленой мозаикой. Где-то ворковала невидимая горлица, в кадках росли апельсиновые деревья, среди прозрачных струй блеснул золотом плавник экзотической рыбы. Во дворе царила прохлада, благоухало апельсиновыми цветами.

– Заходи в диван, – пригласил Чарльз. – Здесь довольно уютно, правда? Я всегда считал, что архитектура арабских домов на редкость гармонична и радует глаз – сплошная поэзия, страсть и романтика, но при этом море элегантности. Если на то пошло, такова и их литература. Приглядись к мебели; моя комната обставлена тем, что забраковал для своей спальни Синяя Борода.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, видела нечто подобное во дворце Азема – там очень уютные комнатки. Мебель инкрустирована перламутром, точно оспинками, или же сделана в викторианском стиле – из бамбука, словно покореженного артритом. Но ковры, Чарльз! Только взгляни на эти… или вон тот, синий, на кушетке… неужели мне и впрямь дозволяется сесть на них?