Эдгар Уоллес - Четверо Благочестивых. По обе стороны закона

— Все до последнего пенни, — не скрывая удовольствия, произнес Джоунс. — Мы с Леонорой задумали открыть свое дельце в Лондоне. Ее деньги и мои мозги. Понимаете?

Леон понимал все слишком хорошо.

— Когда он умер? — спросил он.

— Полгода назад, — погрустневшим голосом сказала Леонора, вспоминая о неприятном. — Вы, наверное, сочтете меня бессердечной, но я ведь не любила его, хотя иногда он мне казался забавным.

— А его имущество? — спросил Леон.

Она нахмурилась.

— Похоже, у него ничего, кроме фермы и старой мебели, не было. Оценщики говорят, все это добро стоит тысяч пять, но оно заложено на четыре тысячи. Закладная находится у дяди Корнелиуса. И все-таки Рус Мэлэн должен был быть очень богатым человеком. Он получал доход со своих владений в Южной Африке, и я своими глазами видела эти деньги. Они приходили каждый квартал и всегда наличными.

— Я могу пояснить насчет закладной, — вмешался Джоунс. — Эти два старых лиса обменялись закладными, чтобы обезопасить себя на случай, если власти попытались бы их взять за горло! Но могу вам сказать, мистер, деньги исчезли. Я сам перерыл весь дом. В углу подвала там есть встроенный сейф, мы его взломали, но и там не было ни пенни. Вообще эти Мэлэны — большие любители сейфов. У Корнелиуса тоже есть один, и я знаю, где он находится. Ему об этом не известно, но, клянусь Богом, если он захочет обмануть это дитя…

Заступничество мужчины, похоже, было не по душе девушке. «Видно, дружба у них несколько односторонняя», — отметил про себя Леон и решил, что открытие «своего дельца» было, скорее всего, идеей мистера Джоунса.

Джоунс сообщил ему одну важную новость. Ни у одного из братьев не было банковского счета. Несмотря на то что они много и с успехом спекулировали на бирже с южноафриканскими акциями, дивиденды им выплачивались наличными, за акции им платили тоже «живыми» деньгами, и наверняка все это они должны были получать через одного посредника.

— Оба этих старых мошенника отказывались платить налоги. До каких только грязных махинаций не опускались они, лишь бы не платить! Кстати, наверное, поэтому они и не доверяли банкам: считали, что банки докладывают правительству о делах их клиентов.

Леонора снова безнадежно покачала головой.

— Не думаю я, что вам удастся что-то сделать, мистер Гонзалес, я уже почти жалею, что написала вам. Все равно денег там нет, как и нет никаких записей о том, что они там были. Впрочем, меня это не слишком пугает, ведь я могу работать и сама зарабатывать. К счастью, я брала уроки печатания на машинке и на ферме у меня было много практики: я печатала почти все дядины письма.

— Когда он заболел в последний раз, Корнелиус был на ферме?

Она кивнула.

— Все время?

Еще один кивок.

— А уехал он…

— Сразу после смерти бедного дяди Руса. После этого я его не видела ни разу. Единственное сообщение, полученное мною от него, — письмо, в котором он написал, что мне нужно зарабатывать самой и не надеяться на него. Что же мне теперь делать?

Леон надолго задумался.

— Я буду с вами совершенно откровенна, мистер Гонзалес, — через какое-то время вновь заговорила она. — Я подозреваю, что дядя Корнелиус перед тем, как уехать, прибрал к рукам все деньги, какие были в доме. Мистер Джоунс тоже так думает.

— Думает?! Да я уверен в этом! — в крайнем возбуждении вскричал мужчина, его продолговатое, с острыми чертами лицо побагровело. — Я видел, как он выходил из подвала с большим саквояжем. Старый Рус всегда держал ключ от сейфа у себя под подушкой, а когда он умер, его там не оказалось! Я нашел его в кухне на каминной полке.

Когда мистер Джоунс и Леонора уходили, Леон сделал так, что девушка выходила последней.

— Кто этот Джоунс? — шепотом спросил он.

Она немного смутилась, но ответила.

— Он работал у дяди на ферме управляющим… Очень приятный человек… Иногда слишком приятный.

Леон кивнул и, услышав, как мистер Джоунс возвращается, спросил об их ближайших планах. Она ответила, что хочет на неделю задержаться в Лондоне, подготовиться к работе. Записав ее адрес и проводив гостей до выхода, Леон в задумчивости вернулся в общую гостиную, где его компаньоны предавались совершенно безнравственному для одиннадцати часов утра занятию — играли в шахматы.

— Она симпатична, — промолвил Пуаккар, не отрывая взгляда от фигуры, на которой держал пальцы. — И пришла по поводу наследства. В сопровождении неприятного типа.

— Да вы подслушивали! — упрекнул его Леон.