Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

И даже в страшном сне не могла представить, что окажется в одном из них.

Голова Анн-Софи теперь не слишком отличается от отрезанных голов из холодильника, хотя и плотно закреплена на туловище; по неровным шероховатым стенам, которые больше не подпирает кухонная мебель, сочится вода. Добротный дубовый стол, разделяющий Анн-Софи и Дарлинг, превратился в обложенный кафелем прозекторский, с желобом посередине. Но там все еще стоят чашки с недопитым кофе и лежат недоеденные бутерброды. К тому же сюда перекочевали неприкаянные жестянки со специями, не так давно вынутые Анн-Софи из навесного шкафчика. Жестянки теперь отличаются друг от друга не только величиной и рисунком, но и количеством ржавчины, которая на них осела. Некоторые она поглотила полностью, стерев рекламные надписи и марципановые сюжеты; другим повезло больше — и сюжеты все еще просматриваются, хотя и приходится прикладывать усилия, чтобы додумать их. И лишь одна жестянка так и осталась в неприкосновенности: на ней изображена темнолицая девушка с заломленными в экзотическом танце руками. Браслетов на них не меньше, чем на вчерашних запястьях Анн-Софи, — но это не Анн-Софи, какой она могла быть тридцать лет назад.

И не Даша, какой она могла быть двадцать лет назад.

И не Лали, какой она станет еще лет через пятнадцать, Дарлинг почему-то думает, что это принцесса Афрекете из сказки, рассказанной Исой. А сам прозекторский натюрморт вполне мог занять место в каталоге картин испанского художника Саорина, любителя такого вот тронутого коррозией sadness- ретро. Трезвая мысль о Саорине спасает от не менее sadness ощущения, что она сошла с ума. То, что происходит здесь и сейчас, — всего лишь иллюзия. На сей раз — не Хесуса Галиано, а Дарлинг. Возможно, это дом, науськиваемый, понукаемый африканскими божками, хочет сказать ей что-то; так же, как и кошачьи губы, — нужно только все услышать правильно.

И все правильно понять.

Но понять Дарлинг так и не успевает: настоящий голос настоящей Анн-Софи поддевает ее на крючок и тащит в реальность, где кухня снова становится кухней с дубовым столом, шкафчиками, стульями, оконной магнитолой и холодильником, — он вернулся в свое первозданное бело-пластиковое состояние, и все стикеры при нем — за исключением cotonou.

И дождь.

Он больше не льется с потолка и не терзает ни кухню, ни лицо Анн-Софи. Все здесь выглядит обыденным и не вызывает никаких ненужных вопросов, даже царапины на щеке француженки. Они наконец-то успокоились, затихли и выглядят просто как царапины. Неприятный отголосок не самого приятного утра в жизни, не более.

— О чем вы задумались, дорогая моя?

— Ни о чем особенном.

— Вот уже несколько минут вы смотрите в одну точку.

Интересно, в какую именно? Взгляд с обратной стороны Иллюзии, накрывшей Дарлинг, уж точно не помешал бы.

— Просто представила себя ребенком, проснувшимся в картонной коробке.

— Какие странные фантазии. — В голосе Анн-Софи звучат нотки неподдельного удивления. — С чего бы это?

— Или лучше представить себя африканским божеством?

— Хоть папой римским, это уж как вам заблагорассудится, но… с чего бы это?

— Ну как же… Вы же сами рассказали мне эту историю про ребенка, который вознамерился уцепиться за горизонт.

— Я? — Удивление Анн-Софи сменяется самым настоящим изумлением.

— Или я что-то неправильно поняла?..

Или… история о малыше и картонных коробках была озвучена вовсе не Анн-Софи! Тогда кем? Тем, кто устроил перед опешившей Дарлинг танцы с переодеванием респектабельной кухни. Тем, кто попытался поговорить с ней кошачьими губами и донести какую-то мысль. Или — какое-то знание, но знание, к немалому огорчению Дарлинг, так и не снизошло.

— Пора навестить Шона, — говорит Анн-Софи, поднимаясь со стула.

От недавней расслабленности француженки и следа не осталось, за какие-то несколько секунд она расставила по местам все джезвы, все жестянки; отнесла в раковину чашки, а недоеденные бутерброды выбросила в мусорное ведро. И теперь стоит у дверного проема, оглядываясь на Дарлинг:

— Вы идете, дорогая?

— Да-да, конечно.

…Комната, где — по всеобщим уверениям — до сих пор находился Шон, располагалась по ту же сторону коридора, что и кухня. Всего-то и нужно было, что пройти несколько шагов. Первой эти шаги совершила Анн-Софи, она же довольно настойчиво постучала в закрытую дверь.

Ответа не последовало.

— Шон? Как вы себя чувствуете, милый?..