Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

— С вами все в порядке? — спрашивает бородатый.

Я качаю головой. Прижимаю руки к животу и глубоко дышу, ощущая, как дрожат губы.

Я знаю, что Адам сидит за дверями, — несмотря на это, я чувствую себя абсолютно одинокой и всеми покинутой. Мне самой это удивительно. Когда говорят, что человек — стадное животное, кусок суши, а не остров, мне трудно бывает соотнести это с собой. Всю свою жизнь я ощущала себя отрезанной от остального человечества. Большого горя из-за этого я не испытывала — невозможно тосковать по тому, чего никогда не имел, и те связи, которые соединяют людей, — обручальные кольца или узы родства — для меня всегда были менее прочными и значимыми, чем для других.

Впервые я осознала это несколько лет назад, наблюдая дружбу Стеллы и Амины, — внезапно я увидела такое, чего мне самой так недоставало. Это было совершенно неестественное чувство — завидовать дружбе дочери. Понадобилось немало времени, слез и горьких размышлений, прежде чем я поняла — хоть я и испытываю сильные чувства к Амине, вижу в ней себя и ощущаю глубокое взаимопонимание, тянет меня все же к собственной семье.

Я тосковала по Стелле. Тосковала по своей любимой маленькой доченьке.

И мне не хватало Адама.

Наверное, более всего меня тронула в Адаме его скромность. Несколько раз я видела его мимоходом в коридорах вермландского землячества, но никогда не обращала на него особого внимания. Однажды декабрьской ночью мы оказались друг против друга за столом в кухне большой студенческой квартиры и несколько лет спустя стали семьей.

Задним числом это звучит нелепо, но на самом деле я и не догадывалась о существовании таких мужчин, как Адам. На родине у меня было немало бойфрендов, но редко попадался такой, с которым хотелось встречаться больше пары месяцев. Те парни, которые меня интересовали, были раскованные, общительные красавцы, но очень часто за неотразимым фасадом скрывался маленький, неуверенный в себе мальчишка.

Парня, с которым я встречалась недели три на последнем курсе гимназии, звали Клаббе — четыре вечера в неделю он качал в зале бицепсы и грудь, а в остальное время разъезжал между двумя площадями города на своем «БМВ», съедавшем половину его зарплаты рабочего хлебозавода. Он называл меня принцессой, поскольку я настаивала на том, чтобы он прополоскал рот после жевательного табака, прежде чем со мной целоваться.

Конечно же, в моем окружении существовали и другие мужчины, похожие на Адама, но я их не замечала, ибо их положение и статус в маленьком городке, откуда я родом, были ничтожны. В Лунде все оказалось по-другому. Здесь ценились совсем другие качества. Я твердо решила никогда больше не возвращаться домой.

У Адама был необычный взгляд на вещи — как в большом, так и в малом. Наши дискуссии обычно начинались со столкновения диаметрально противоположных взглядов, и потихоньку мы приходили к новому видению и своего рода консенсусу. Он обладал поразительной способностью относиться к мнению других людей с таким уважением, что на него невозможно было сердиться. И это меня дико бесило.

— Ты не можешь просто взять и уступить, Адам! С одной стороны, с другой стороны, каждый по-своему прав. Весь смысл дискуссии в победе!

— Думаешь? А мне кажется, дискуссии существуют для того, чтобы мы, люди, развивались. Каждый раз, когда мое мнение ставится под сомнение, я узнаю что-то новое.

Полночи мы могли просидеть в его крошечной комнатушке в студенческом общежитии. Адам на кровати, поджав под себя колени, я — на полу, вытянув ноги. Бутылка вина и пакет чипсов.

— Знаешь, Адам, весь этот привлекательный релятивизм пробуждает во мне тревогу. Некоторые ценности все же должны быть абсолютными. Разве в религии не так? Неужели можно верить во все, во что захочется?

— Разумеется, можно. Именно поэтому это и называется верой, а не знанием.

Тема веры показалась мне новой и пугающей. Не задаваясь вопросом «почему», я считала, что всякая религия по сути догматична и направлена против индивида. В мой либеральный секулярный мир это никак не вписывалось. Сама я происходила из тех мест, где считалось одинаково естественным крестить детей в церкви и высмеивать людей, заявлявших, что они христиане.

— Думаю, руководствоваться убеждениями вообще неправильно, о чем бы ни шла речь, — возражал Адам. — Все это не имеет никакого отношения к религии или вере в Бога.

— Хватит интеллигентских разговоров! — говорила я и засовывала себе в рот очередную порцию чипсов. — Я хочу дискуссии, в которой можно победить!