Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

Он уезжает завтра и будет отсутствовать три недели.

— Скоро суд, да? — спрашивает он.

— Похоже на то.

Об этом мне не хочется говорить.

— Канарские острова? — произношу я со скептическим выражением лица. — Наверняка еще можно отказаться. Ты же купил страховку от невылета?

Грустная физиономия Винни-Пуха переходит в сияющую улыбку.

— Ты просто дразнишься. Там двадцать семь в тени.

— Не забудь крем от солнца, — смеюсь я. — Все включено, да?

Он кивает, наморщив нос.

— Ты такой предсказуемый, Винни-Пух.

— Да, увы. Иногда мне хочется быть таким, как ты.

— Нет, тебе этого не хочется.

И снова он улыбается:

— Нет, не хочется.

— Можно задать тебе один вопрос, Винни-Пух?

— А ты вообще чем-нибудь другим занимаешься?

— Нет, правда! Серьезный вопрос.

Он перестает смеяться и кивает. Я пытаюсь подобрать слова, но это не так легко.

Всю ночь я пролежала без сна, думая о папе. Почему он утверждает, что я вернулась в тот вечер намного раньше, чем на самом деле?

— Как далеко ты готов зайти, чтобы защитить свою дочь?

— Что-то я тебя не понимаю, — бормочет Винни-Пух. — Ради Ловисы я готов на все. Думаю, так поступил бы любой, у кого есть дети.

— И даже лжесвидетельствовать?

— Что?

Винни-Пух смотрит на меня с подозрением.

— Это означает, что человек лжет на суде.

— Я знаю, что значит это слово, — но мне кажется, человека не могут заставить под присягой давать показания против собственного ребенка.

— Нет, но черт с ними, с подробностями. Ты мог бы солгать на суде, чтобы защитить Ловису?

— Трудно сказать, — отвечает он. — Это зависит от…

— Нет, серьезно, Пух!

— Хорошо, — решительно произносит он. — Я наверняка сделал бы все, что в моих силах. Даже солгал. Даже на суде.

— Отлично.

— Но о чем на самом деле речь?

Я отвожу взгляд. Сожалею, что вообще завела этот разговор. Винни-Пух все равно не поймет. Между ним и папой сто световых лет.

— Родитель способен на самые невероятные вещи, чтобы спасти свое дитя, — говорит он.

— Но мой папа не такой, как ты. Он все делает ради самого себя. Или чтобы другие не заметили, что он и его семья не такие идеальные, как ему хотелось бы.

На лбу у Винни-Пуха появляется складка. Проходит некоторое время, прежде чем он снова что-то произносит.

— Знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, это не так уж и редко встречается. Все мы хотим, чтобы наша семья выглядела чуть-чуть более гармоничной и образцовой, чем на самом деле.

Я качаю головой. Винни-Пух не понимает — ему себе такого даже не представить.

— Мой папа не воспитывал меня. Он хотел создать меня, словно он — сам Бог Отец. Хотел, чтобы я стала такой, как он. Вернее, нет — он хотел, чтобы я стала такой, какой он представлял себе свою дочь. А когда этого не произошло…

Больше я не могу говорить. Горло сжимается, голос пропадает.

— Не думаю, чтобы твой папа стал лгать, чтобы защитить себя или репутацию семьи.

Я отворачиваюсь от него. Что Винни-Пух может знать о моем папе?

— Тогда почему он это делает?

— Потому что так поступают папы. Потому что он любит тебя.

Я не смотрю на него. Мне хочется сказать что-нибудь жесткое, ранящее, разрушить это мелодраматичное настроение, но я не могу выдавить из себя ни слова.

— Все будет хорошо, Стелла.

Я чувствую его нежную ладонь на своей руке и хочу лишь одного — чтобы он ушел.

— Послушай… — шепчет он.

Из глаз у меня льются слезы. Уходи, черт тебя подери!

Он медленно гладит меня по спине. От него веет надежностью, однако я знаю, что он сейчас покинет меня. Скоро он будет сидеть в шезлонге у бассейна на одном из Канарских островов и щекотать малышку Ловису, чтобы она смеялась до упаду.

Не глядя на него, я отталкиваю его руку.

— Эссе, — говорю я и вытираю слезы на щеках. — Я не много написала.

Винни-Пух глубоко вздыхает.

— Да бог с ним, — произносит он.

Я тру глаза ладонями.

— Мне надо идти, — говорит Винни-Пух и поднимается.

Я по-прежнему сижу спиной к нему.

— Сейчас мне и вправду надо идти, Стелла.

— О’кей.

Обернувшись, я вижу, как он топчется у двери. Заглядывает себе за плечо, переступает с ноги на ногу.

— О’кей, — снова произношу я.

Затем я делаю два шага вперед и обхватываю его за шею.

Я снова плачу. Слезы льются из меня, как фонтан.

Винни-Пух обнимает меня долго и крепко.

— Удачи тебе, — шепчет он.

Я не отвечаю. Голоса у меня нет.

Я стояла, опустив ноги на землю по обе стороны от велосипеда, в маленьком переулке. Все это зашло слишком далеко. Линда Лукинд продолжает преследовать меня, хотя я рассталась с Крисом. Я осторожно высунулась, оглядела площадь, но ее нигде не было видно.