Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

Амина ответила, что у нее тренировка, но после нее она с удовольствием выпьет со мной бокальчик вина.

Все мысли о Крисе мне удалось отогнать. В груди возникло новое ощущение легкости, я ходила с улыбкой на губах, напевая мелодии из диснеевских мультиков.

Когда в семь часов мы закрыли магазин, я пошла ужинать с коллегами на Главную площадь. У Амины все равно тренировка до восьми.

В половине девятого она прислала мне сообщение.

Устала не могу никуда тащиться завтра матч

О’кей, — ответила я. — Целую

Ты на меня не дуешься?

Ясное дело нет , — ответила я.

Созвонимся завтра люблю тебя целую

Мне самой надо было рано вставать на работу, и я все равно не планировала долго болтаться в центре. К тому же я все больше привыкала к тому, что произошло, и начала видеть в этом положительные стороны. К серьезному разговору о доверии и всякой прочей муре я уже не была расположена.

Заказав себе еще бокал игристого, я надела солнечные очки и откинулась на стуле.

Коллеги завели обычный разговор о пеленках, какашках, детском питании и мягких игрушках, и хотя я выразительно зевала во весь рот, они не понимали намека. Для оживления беседы явно требовалась более острая тема.

Малин сказала, что детский сад, в который ходят ее дети, уделяет особое внимание одинаковой ценности всех людей , и остальные в унисон согласились, что это хорошо и важно.

Я тут же увидела зацепку, за которую не упустила случая ухватиться.

— Но если говорить начистоту, — сказала я, — вы и вправду считаете, что все люди одинаково ценные?

Они уставились на меня так, как бывает, когда точно не знают, шутишь ты или случайно сморозила какую-то невероятную глупость.

— Нет, серьезно, — повторила я, обернувшись к Малин, заведующей магазином, поскольку ее легче всего завести. — Если бы тебе пришлось выбирать между тем, что погибнут пятьдесят детей в Сирии или умрет твоя Тиндра, что бы ты выбрала?

— Перестань, — сказала София. — Так нельзя говорить.

Но Малин пожелала ответить:

— Этот пример не имеет никакого отношения к одинаковой ценности всех людей. Ясное дело, Тиндра для меня особенно ценна, поскольку она моя дочь, но чисто объективно я считаю, что она представляет не бо`льшую ценность, чем любой другой человек.

Ничего другого я от нее и не ожидала. Малин не дура.

— Ты могла бы сказать, что Тиндра имеет такую же ценность, что и педофил?

Малин поморщилась:

— Педофилов я бы даже людьми не стала называть.

Я торжествующе улыбнулась:

— А убийцы? Насильники?

— Но ведь это какие-то жуткие исключения, — снова попыталась возражать София. — Девяносто девять процентов людей не педофилы и не убийцы.

— Ну а тот, кто бьет свою жену или ребенка? Или расист? А тот, кто занимается буллингом в Сети или в реальной жизни? Неужели такой человек так же ценен, как невинный ребенок?

София начала было отвечать, но ее прервала Малин, заявив, что «дискуссия бессмысленна». Напрасно я пыталась вызвать ее на разговор — вскоре квохтанье по поводу маленьких детей вновь пошло полным ходом. От моральной дилеммы до витамина D и подгузников-трусиков не так далеко, как кажется.

Меня все это достало.

— До завтра, — сказала я и обняла всех по очереди, а затем пересекла площадь, чтобы забрать свой велосипед.

По всему было заметно, что настали выходные после зарплаты. Хотя часы показывали уже половину одиннадцатого, народ валом валил в центр в приподнятом настроении оттого, что можно позволить себе лишний стаканчик, от бабьего лета и возможности насладиться последними теплыми деньками перед наступающей осенью.

У автобусного вокзала на площади Бутульфсплатсен я выкатила свой велосипед и уже закинула было правую ногу на раму, когда мой взгляд зацепился за одну фигуру.

Она ничем не выделялась — выглядела как одна из горожанок, которая вышла насладиться солнечным вечером. Женщина стояла на другой стороне улицы, прислонившись спиной к кирпичному фасаду, глядя на площадь, — в желтом летнем платье с цветами, полусапожках и бежевом плаще, с сумочкой на плече.

Я вынуждена была взглянуть еще раз.

Руки мои ослабели, велосипед покачнулся, и я потеряла равновесие.

У Винни-Пуха в глазах слезинки.

— Возьми себя в руки, — говорю я.

Сентиментальное прощание — это не мое. Естественно, я делаю все наоборот.

— Я еще буду тут сидеть, когда ты вернешься.

— Не думаю, — отвечает Винни-Пух, закусывая губу.