Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

— Почему ты хочешь встретиться с Агнес Телин?

— Я собираюсь рассказать.

— Рассказать — что?

Я пожимаю плечами:

— Рассказать, что произошло.

Он машет своей большой рукой:

— Послушай меня. Мы с Ульрикой посоветовались и решили, что ты должна молчать как можно дольше.

Я сжимаю руки под столом:

— Вы по-прежнему трахаетесь?

У Блумберга такой вид, словно я залепила ему между ног.

— Можешь не отвечать. Я и не хочу знать.

Он проводит рукой по губам.

— Это было давно, — тихо отвечает он. — До этого случая я не видел Ульрику несколько лет.

Он вытирает пот, стекающий по затылку и за ушами. Затем ставит на стол свой компьютер, смотрит на экран, сурово стучит по клавишам и наконец снова переводит взгляд на меня:

— Версия прокурора — что Амина и Кристофер Ольсен обманывали тебя.

— Что? Серьезно?

— Прокурор считает, что Ольсен изменил тебе с Аминой, а ты их, так сказать, застукала.

Он беспощадно барабанит слово за словом. Я знаю, что речь обо мне, но это звучит так дико — как все эти случаи, о которых читаешь на сайте «Flashback».

— Изменил?

Он кивает:

— Они считают, что ты это обнаружила и решила убить Ольсена.

— Подожди. Прокурор всерьез верит, что я убила Криса, потому что он и Амина… в смысле… занимались сексом?

— Да.

— Потому что я приревновала?

— Приревновала, почувствовала себя обманутой — уж не знаю.

— Но ведь это полный бред!

В груди у меня вспыхивает ярость. Я должна рассказать. Пусть все знают, как это было на самом деле.

— Тебе дорога Амина? — спрашивает Блумберг.

— Ты о чем вообще? Я ее люблю!

— Тогда послушай меня.

Я хмыкаю, выпуская воздух через нос, но заставляю себя слушать.

— Ради Амины, — повторяет Блумберг.

Я вижу ее перед собой, страх в ее глазах, разбитые мечты, и я словно рассыпаюсь, все мое тело разваливается на части. Что было бы со мной без Амины! Кем бы я стала? Никогда ни за что не предам ее.

— Вероятнее всего, прокурор будет утверждать, что ты ворвалась в квартиру Ольсена с намерением лишить его жизни. Но доказательства слабые, — говорит Блумберг. — Конечно, у них есть показания соседки, которая утверждает, что видела тебя возле дома. Но эта девчонка весьма неуравновешенное юное существо, такой свидетель — отнюдь не мечта следователя. — Он смотрит прямо перед собой на экран компьютера. — Из улик у них есть отпечаток обуви и следы перцового баллончика. Волосы, кусочки кожи и волокна ткани. Но никаких прямых доказательств, что именно ты убила Ольсена.

— О’кей.

Он поворачивает экран ко мне, но у меня нет сил разбирать крошечные буковки.

— В компьютере Ольсена они тоже кое-что обнаружили: сообщения и чаты. К тому же у них есть распечатки от операторов мобильной связи и все такое.

Голос Блумберга звучит уверенно и надежно.

— Самое главное в данный момент — твое алиби, Стелла.

— Да? — переспрашиваю я, не понимая, что он имеет в виду.

Он снова смотрит на меня:

— Временнáя линия обвинения не выстраивается, потому что у тебя алиби на тот момент, когда, по словам судмедэксперта, произошло убийство.

Слова вертятся в голове.

— У меня алиби?

Это звучит совершенно невероятно.

— По заключению экспертизы, Ольсен умер в промежутке от часа до трех часов ночи.

Я все еще ничего не понимаю.

— Тогда ты уже была дома, Стелла.

— Дома? Как это?

— Твой папа посмотрел на часы. Он на сто процентов уверен, что ты вернулась в тот вечер домой без четверти двенадцать.

Папа? Без четверти двенадцать?

Мое базовое ощущение времени полностью выведено из строя. Я не могу восстановить его.

— Этого не может быть.

— Ясное дело, так и есть. Если твой папа говорит, значит так и есть.

Голос Блумберга доносится откуда-то издалека.

Я начинаю понимать, что происходит.

— Ты же не думаешь, что твой отец мог лгать?

Ресторан для празднования моего дня рождения папа выбрал на свой вкус. Естественно, итальянский. Поскольку сам он без ума от итальянской кухни и всего остального, имеющего хоть малейшее отношение к этой трижды проклятой макаронной стране, он воспринимает как данность, что и у нас с мамой те же вкусы.

Все эти отпуска в Италии! Честно говоря, меня тошнит от брускетты и пасты, бира гранде [36] Большое пиво (ит.). и вино россо [37] Красное вино (ит. ). , а также от всех этих кучерявых официантов с жирными волосами и их проклятого «Ciao, bella» [38] Привет, красавица (ит.). .