Мария Спасская - Девять жизней Николая Гумилева

— Значит, не читали, — резюмировал старик. — В конце концов, это ваше дело. Помогите мне разуться.

Я склонилась под стол и стянула с него ботинки, после чего Граб блаженно вытянул ноги и пошевелил пальцами в белых носках.

— Вот оно, счастье! — улыбнулся подопечный. И, указывая на чемодан, попросил: — Халат достаньте, сделайте одолжение. Я бы переоделся и прилег вздремнуть.

Сняв чемодан с багажной полки, я щелкнула замками и откинула крышку. Первое, что я увидела, — лаковые туфли, уложенные поверх чего-то черного, комком засунутого в чемоданное нутро.

— Вынимайте, не стесняйтесь, — махнул рукой старик, — халат под фраком, в самом низу.

Если бы мне не сказали, что это фрак, я бы подумала, что это старая тряпка, приготовленная на выброс. Фрак был мятый и весь в жирных пятнах. Держа его перед собой, на всякий случай я уточнила:

— Вы планируете это надеть?

— Отчего же нет? — удивился Викентий Павлович. — Вы мне его отутюжите, и я надену фрак перед приходом поезда в Бежецк. К фраку и брюки имеются. Я прихватил.

Это была катастрофа. Где я ему найду отпариватель в поезде? Да и не очень-то это поможет. Жирные пятна уж точно не исчезнут.

— Это фрак с традициями, фрак, приносящий удачу, — доверчиво поведал старик. — Я в нем Ленинскую премию получал. И звезду Героя Труда.

Я выкладывала содержимое чемодана рядом со сложенным стопкой постельным бельем, судорожно соображая, что делать. Выход мне подсказал сам Граб, раздраженно заметив:

— Что вы топчете ботинки? Они же форму потеряют! И потом, это замша, она быстро пачкается. А на смену у меня только выходные туфли.

— Вы туфли мерили?

— Нет, зачем?

Не мерил. Очень хорошо. Я взяла туфлю и присела перед Викентием Павловичем.

— Что вы собираетесь делать? — насторожился он, глядя, как я запихиваю в лаковый башмак его ногу.

Нога не влезала, и я торжествующе взглянула на академика.

— Будем и дальше пытаться или оставим эту затею?

— Оставьте, — всхлипнул старик. — Не мучайте меня. Ничего не поделаешь, надену замшевые.

Это была не сама победа, а только первый шаг. И я принялась развивать успех.

— Наденете с фраком? Рыжие туфли? — удивленно вскинула я бровь.

— Ну да, — он все еще не понимал, к чему я клоню. — Других у меня нет.

— Так, может, и фрак не нужен?

Старик пожевал губами и с недоумением взглянул на меня.

— Может, и не нужен, — растерянно пробормотал он. И, махнув рукой, раздраженно выдохнул: — Ладно, уговорили, Софья Михайловна. Оставим все как есть. Халат достали? Ну, так помогите мне раздеться. И застелите кровать, не буду же я спать на голом матрасе!

Уложив подопечного в постель, я вышла в тамбур и встала у окна. Сунула таблетку в рот и в ожидании благотворного действия прикрыла глаза. Дождусь, когда старик заснет, и только потом вернусь в купе. Сил моих нет с этим академиком. Знала бы, что это за тип, ни за что бы не согласилась ехать в Бежецк.

На другой день ближе к обеду подруги отправились в Институт живого слова. Сверяясь с номерами домов, барышни дошли до великокняжеского особняка на Дворцовой набережной и шагнули в распахнутые двери. Посреди просторной залы с малахитовыми колоннами и ляпис-лазуревыми вазами возвышался обшарпанный кухонный стол, покрытый казенным зеленым сукном. За столом восседала полная дама в мужском пиджаке, буклях и с дымящейся папиросой в руке. Она взглянула на девушек сквозь лорнетку без стекол и с королевской надменностью осведомилась:

— Кто? Куда? К кому?

— Зинаида Бекетова-Вилькина и Татьяна Яворская. В цех поэтов, к Гумилеву, — дерзко выпалила Зиночка, копируя голосом заносчивость вопрошавшей.

Дама отложила папиросу на щербатый край полной окурков тарелки, раскрыла толстую амбарную книгу и, макая стальное перо на деревянной ручке в старенькую чернильницу, старательно записала ответы. Закончив писать, взяла папиросу из импровизированной пепельницы, сунула в рот и, не разжимая зубов, проговорила:

— Поднимайтесь на второй этаж, за четвертой дверью направо — круглый зал. — Выпустила дым из ноздрей и насмешливо предупредила: — Только имейте в виду — Николай Степанович не любит, когда приходят в самом конце занятий.

Зиночка окинула даму презрительным взглядом и парировала:

— Николай Степанович не любит, когда приходят другие. Нам он обрадуется.

Тронула Татьяну за локоть, призывая следовать за собой, и направилась к широкой парадной лестнице, ведущей наверх. Татьяна робко ступала за ней, уже жалея, что пошла на поводу у эксцентричной подруги. Поддалась минутному порыву, разрушила свой уютный мирок, теперь летит неизвестно куда и зачем, как бабочка в огонь. Но самоуверенный вид Зинаиды придал ей сил, и Таня Яворская ускорила шаг.