Мария Спасская - Девять жизней Николая Гумилева

В хате раздались револьверные хлопки.

— Чего несет, дурачина! — раз за разом спуская курок, сквозь зубы цедил Вилькин.

По тону Генрих понял, что комбригу не по себе, и возвращаться к нему не стал. Всю ночь Вилькин пил самогон в полном одиночестве, а утром английским снарядом накрыло их хату. Штольц ночевал на сеновале, потому и пострадал не сильно — его только слегка контузило. В центральном госпитале инженер не задержался, через месяц выписался. А Вилькин, хоть и выжил, в госпиталь попал надолго.

Семена Аркадьевича старательно и кропотливо собирали по частям, причем заместитель искренне надеялся, что так и не соберут. После ранения полагался отпуск, и Генрих Штольц отправился было к отцу, перебравшемуся в деревню. Но нафаршированная эфиопскими сокровищами шкура, вывезенная еще до войны поэтом Гумилевым из Африки, не давала покоя. К тому же мучил вопрос, ответ на который, кроме Гумилева и самого Вилькина, похоже, знала только Зинаида Евсеевна. А именно — какому зверю шкура принадлежала.

Услышав о сокровищах, Штольц сразу же решил, что приложит все усилия, чтобы ими завладеть. Средства были ему крайне необходимы для реализации мечты. Давней заветной мечты — проектировать моторные самолеты, о чем и слышать не хотел его отец, потомственный строитель мостов, сердито говоривший, крестясь на лютеранский манер, что строить самолеты людей надоумил дьявол, а возводить мосты сподобил Бог. Сюда, в Россию, прадеда Штольца — знатного нюрнбергского мостостроителя — привез сам царь Петр Алексеевич. С тех далеких времен мужчины в их семье ничем, кроме строительства мостов, не занимались.

Но сокровища эфиопского негуса могли все изменить. Имея деньги, и, судя по всему, немалые, Генрих вернулся бы в Германию — страну укоренившегося порядка, не то что распущенная во всех отношениях Россия. Вернулся и воплотил бы свою мечту. Штольц нанял бы специалистов, организовал производство по примеру английского «Хэндли-Пейдж». Или французского «Вуазен». Либо немецких «Эйлер», «Калих», «Шадер». И начал бы выпускать такие самолеты, что все бы ахнули. В общем, как-то так само собою получилось, что Штольц не поехал к отцу в деревню, а отправился прямиком на квартиру Вилькиных.

Дорогой инженер навел справки о поэте и выяснил, что Гумилев — человек оригинальный. Слывет ловеласом и берется практически любого научить писать стихи. Для этого Николай Степанович организовал некий цех наподобие масонской ложи, где дает мастер-классы поэтического искусства. Решение пришло само собой — свести знакомство с женой комбрига, разузнать подробности насчет драгоценной шкуры и уговорить легкомысленную Зинаиду Евсеевну записаться на поэтические курсы, тем более что когда-то, если верить Вилькину, поэт посвятил прекрасной ветренице стихи. Штольц не сомневался в том, что подружится с Зинаидой, ибо умел найти подход к не слишком требовательным дамам.

В справочной Штольцу дали адрес, и инженер явился к мадам Вилькиной. И надо же случиться такой удаче, попал как раз на скандал со стрельбой. Достаточно было одного взгляда на происходящее, чтобы понять, что стрелял любовник неверной супруги комбрига, и Штольц выставил мерзавца вон, полагая, что тем самым заслужил несомненное расположение обворожительной хозяйки. Но та, перестав демонически хохотать вдогонку поверженному врагу и узнав, кто ее гость, неожиданно пришла в ярость и ни с того ни с сего ударила Генриха по лицу, злобно выкрикивая:

— Вы подлый доносчик! Это муж прислал вас шпионить? Так идите, расскажите Вилькину, что застали у меня любовника и Влад едва не пристрелил мою подругу!

Потрясенный гость стоял перед разгневанной женщиной и не знал, как реагировать на ее странную выходку. Первой опомнилась та самая спасенная подруга. В испуганных глазах ее блеснули слезы, и девушка просительно зашептала:

— Зиночка, успокойся, он ничего плохого не сделал. Приятель твоего мужа не глупый человек и понимает, что Влад не твой любовник, а мой. И что стрелял в меня из ревности.

Бекетова-Вилькина замолчала, словно споткнулась. И вдруг зарыдала, выкрикивая теперь уже в адрес подруги:

— Тебе хорошо говорить, Таточка! Твой любовник, мой! Какая разница? А у меня больше нет кокаина! Нисколечко нет!

А подготовленный Штольц немедленно протянул бьющейся в истерике Зинаиде заранее припасенный порошок. И вот уже радостная улыбка осветила ее лицо, а в глазах засиял неподдельный восторг. Жена комбрига торопливо схватила коробочку, раскрыла, запустила внутрь пальцы, извлекла щепотку, бережно пристроила зелье на кулак между указательным и большим пальцами, судорожно вдохнула и блаженно прикрыла глаза. И в тот же миг случилась чудесная метаморфоза — от злобной истерички не осталось и следа. Через минуту она уже суетилась в гостиной, накрывая стол и изображая гостеприимную хозяйку. На не слишком-то чистой скатерти появилось блюдо с сочными ломтями ветчины, белый хлеб, сливочное масло, мадера и шоколадные конфеты — по тем временам роскошь необыкновенная.