Мария Спасская - Девять жизней Николая Гумилева

— Поверь мне, Соня, я знаю, о чем говорю. Люди, которые проводили расследование, отлично делают свое дело. Они выяснили много интересного. Прежде чем стать надсмотрщиком, Бурсянин учился на фармацевта, и бизнес, который Мэтью открыл в Канаде, — фармацевтическая корпорация. Затем — деньги на бизнес. Откуда эмигрант из России взял столько денег, чтобы хватило раскрутить такой сложный и дорогостоящий проект, как производство лекарств? И, наконец, в своей биографии Мэтью Люк ни разу не упомянул тот факт, что до пятьдесят третьего года служил в Дубравном лагерном управлении с центром в поселке Явас Зубово-Полонского района Республики Мордовия, печально известном как Учреждение ЖХ‐385, или особый лагерь для политзаключенных. Не хочу сказать, что это прямое доказательство его вины. Возможно, всего лишь совпадение. Но не много ли совпадений?

Он залпом допил пиво и сделал официантке знак повторить. Я крутила в руках тонкую ножку высокого фужера, наполненного минеральной водой, и задумчиво смотрела в окно.

— В общем, каждому, кто способен думать и сопоставлять факты, совершенно очевидно, что Палач Бурсянин и Мэтью Люк — один и тот же человек. О чем и пишет в своей книге Викентий Павлович. Ну, что скажешь о мемуарах академика?

— История и в самом деле интересная.

В какой-то момент я поняла, что шум в зале усилился, и огляделась по сторонам. Любители быстрой езды на мотоциклах перестали стучать бильярдными шарами, сгрудились у телевизора и включили звук на полную громкость. Пробирающаяся между ними официантка с трудом достигла нашего столика и, ставя пиво на стол, с упреком произнесла:

— Как дети малые, ей-богу! Каждый день что-нибудь случается, неужели до сих пор не привыкли к терактам?

— Что на этот раз взорвали? — насторожился Сергей.

— Витебский вокзал, — откликнулась официантка. — Много погибших и раненых. В основном пассажиры двенадцатичасового рижского поезда, ну, и провожающие.

Меркурьев изменился в лице и схватился за мобильник.

— Твою мать, — бормотал он сквозь зубы. — Олег должен был ехать на этом поезде!

Скрежеща зубами, Сергей дико глянул на меня, прижал аппарат к уху, дождался ответа и глухо проговорил в трубку:

— Добрый вечер, Меркурьев из пресс-службы управделами президента беспокоит. Есть какая-нибудь информация о пострадавших во время теракта? Опубликована на сайте? Я смотрел, ничего там не выложено. Ждать? Молодцы. Отлично работаете! Вот то-то же. Запишите — Олег Иванович Полонский. И сразу же звоните мне, как только станет что-нибудь известно.

В ожидании звонка Сергей сидел, сцепив на столешнице побелевшие пальцы, и хмуро смотрел в стену. Ему позвонили минут через пятнадцать. Молча выслушав, он отложил аппарат в сторону и мрачно взглянул на меня.

— Плохо, Соня, — с трудом разлепил он запекшиеся губы. Помолчал секунду и выдохнул: — Олежек погиб. В кармане одного из обгоревших тел нашли обрывок пропуска в издательский дом «Миллениум».

И вдруг он кинул на меня странный взгляд и потрясенно протянул:

— А ведь и ты должна была ехать с Полонским!

— Я? Почему я?

Сергей не ответил. Должно быть, я проговорила это так тихо, что Меркурьев меня не услышал. Вокруг все плыло, шум зала накатывал волнами, приближаясь и удаляясь, словно морской прибой.

— Ты понимаешь, Соня, что сегодня второй раз родилась? За твое второе рождение необходимо выпить, — откуда-то издалека прозвучал голос Сергея. — Да и Олежку надо помянуть.

И, не прибегая на этот раз к помощи официантки, поднялся из-за стола и отправился к барной стойке.

Он принес бутылку «Хванчкары». Разлил рубиновый напиток по бокалам и один протянул мне.

— Не чокаясь. За Олежку, — скорбно провозгласил он, опускаясь на скамью.

Выпил, обхватил руками голову, запустив пальцы в густые волосы, и с болью проговорил:

— Представить не могу, что Олега больше нет. Мы же с ним с самой юности вместе… Вместе на подготовительные курсы ходили, вместе в университете учились. Лучше Полонского у меня не было друга. И никогда не будет. Пусть земля ему будет пухом.

Сергей налил и выпил еще, после чего встряхнулся, как промокшая собака, сконцентрировал взгляд на моем лице и тихо произнес:

— Ты знаешь, Соня, что он тебя любил?

И, видя недоверие в моих глазах, с напором повторил:

— Да, любил. И собирался на тебе жениться.

Я потрясенно молчала, отказываясь что-либо понимать. Полонский меня любил? Никогда бы не подумала, что шеф способен на какие-либо чувства, кроме страстного обожания себя, любимого. А уж представить целлулоидного Олега Ивановича в качестве своего мужа не могу и подавно.