Иван Плахов - Мастер теней

Дальше всё происходило быстро, будто это они проделывали каждый день. Дима уложил тело Вики на стол, сняв с нее белье, а его ассистентки отволокли кресло с Людочкой в дальний, противоположный угол зала, к темно-бордовой портьере. Из угла Людочке было хорошо видно, как Дима тщательно готовился к казни. Он принес набор сверкающих холодным блеском хирургических ножей, по краям стола расставил свечи, вынес чашу причудливой формы из-за портьеры и поставил ее в головах жертвы. Ему помогали ассистентки, которые стремительно метались по комнате.

Всё это Людочка видела, будто во сне, отказываясь верить в реальность происходящего. Мысль о том, что художник Дима, хлебосольный хозяин, будет сейчас резать Вику, как свинью, в голове не укладывалась. Самое странное – она не боялась, словно это происходило не с ней, а с персонажем американского фильма ужасов. Более того: ей даже было любопытно, что случится дальше. Как в детстве, когда Людочка шалила с другими детьми в садике на глазах у воспитательницы, строгой Марьи Ивановны, подчеркнуто игнорируя ее грозные окрики прекратить баловаться; угроза близкого, неотвратимого наказания щекотала ей нервы.

«Неужели моя жизнь закончится так нелепо? – спрашивала она себя, не в силах шевельнуть ни пальцем: тело вдруг стало ей чужим. – Неужели Бог сберег меня от Юрки Баранова, который чуть не придушил меня до смерти, только затем, чтобы сейчас толстый придурок, называющий себя художником, публично зарезал меня на потеху своим друзьям-извращенцам? Неужели я для всех них так и осталась грязью, всего лишь девочкой-подстилкой, которой можно воспользоваться и выбросить, как пустое место? Но они же меня не знают. Господи, они со мной даже ни о чем не разговаривали. С ними говорила только Вика, я же всё время молчала. Все эти гнусные интеллигенты, считающие себя особыми людьми, не понимают, что мы – точно такие же, как и они, живые и несчастные. Почему, почему я должна сейчас умереть? А где же бог, где справедливость? Неужели моя жизнь закончится в этом подвале только потому, что я хотела быть счастливой и пыталась найти свою половинку? Вот, Любка, и наступило твое будущее. Вот твой суженый. А может, это и к лучшему – умереть сейчас, чтобы больше не мучиться? Ну что меня ждет дальше? Безуспешные поиски жениха, беременность, жизнь матери-одиночки, в лучшем случае – муж-алкоголик. Всё-таки жизнь несправедлива: одним всё, а другим ничего. Вике повезло меньше, чем мне: она умрет первой. А ведь сегодня целый день я чувствовала, что не нужно никуда ходить. И знаки: смерть Иванова, сбитый машиной мужик, избитый на глазах прохожий… Но я ничего не замечала, как глупый мотылек, летела на свет лампы, чтобы сгореть. И сгорю, без сомнения, сгорю. Эти меня живой отсюда не отпустят, ни за что не отпустят. Господи, неужели смерть – это единственное, что случится в моей жизни по-настоящему? Ведь я никогда не была счастлива, так и не узнала, зачем живу… Точнее, теперь уже правильнее сказать – зачем жила…»

Жалость к себе защемила сердце Людочки, и слезы обильными ручьями потекли из ее широко раскрытых глаз, в которых отражался пустой зал с одиноким столом посередине, где простиралось тело Вики и где предстояло оказаться и ей самой.

– Ну что, господа, попрошу на казнь! – наконец громко объявил гостям Дима, с трудом перекрывая гул бессвязных разговоров в комнате. – Жертва ждет вас. Попрошу за мной – и без суеты.

– Начинается! Начинается! – комната наполнилась радостными, почти истерическими выкриками. Кто-то захлопал в ладоши. Левинсон и Лурье вывели из комнаты неофитов – чету Нежигайло, Андрея с Еленой и Кащеева с любовницей, – совершенно одуревших от балтийского коктейля и разговоров о предстоящем убийстве.

– Вы первые, остальные после, – жестом пригласил их проследовать за собой Дима и пошел впереди, указывая дорогу. – Только попрошу больше ни с кем не разговаривать и повторять всё, что будут делать другие. Вы сами поймете, что это правильно, вам понравится.

Он провел их в центральный сводчатый зал, посередине которого одиноко стоял обеденный стол с зажженными свечами по краям. Посередине лежала приготовленная к закланию жертва. В ее изголовье стояла чаша в форме человеческого черепа, а в ногах были разложены разной формы и размера ножи и инструменты. В углу зала в широком кресле полулежала полуголая девица, вокруг которой суетливо хлопотали ассистентки Димы, пытаясь привести ее в чувство.