Карен Дионне - Дочь болотного царя

Я почти потеряла след на вершине хребта, когда он вдруг оборвался у гладкой лысой скалы. Но вот я увидела крошечную щепотку песка там, где его не должно быть. Я пошла по следу в другую сторону, и он привел меня на край небольшого обрыва. Оглядев смятые ветки папоротника и шатающиеся камни, я поняла, где спустился отец. Я посмотрела в прицел «ремингтона» и обнаружила его – он сидел на корточках с противоположной стороны поваленного дерева в сотне футов от меня. Дерево было большим, но не слишком: я видела его плечи.

Я усмехнулась. Боги искренне улыбались мне в тот день. И не только потому, что я нашла отца, но и потому, что условия для стрельбы оказались идеальными. Я стояла выше. Ветра не было. Солнце находилось у меня за спиной, а значит, даже если отец выберется из-за дерева, обернется и посмотрит наверх, он увидит лишь мой силуэт на фоне солнца, в то время как я буду видеть его совершенно отчетливо, когда соберусь стрелять, и навряд ли промахнусь.

Я спряталась за большой красной сосной и прижала к себе «ремингтон», обдумывая следующий шаг. «Ремингтон» был едва ли не с меня размером. Я легла на живот, выставила винтовку перед собой, оставаясь в выгодной позиции, и решила стрелять из-за куста. Вскинув «ремингтон», я посмотрела в прицел. Отец не двигался.

Я положила палец на курок. Мышцы живота напряглись. Я представила себе, как раздастся выстрел и как голова удивленного отца тут же покажется из укрытия. Как он выйдет из-за дерева и поднимется по холму, чтобы потрепать меня по голове за то, что я все-таки выстрелила. Или, возможно, в ужасе посмотрит на свое плечо, по которому растечется красное пятно, и взлетит вверх, точно раненый носорог. У меня дрожали руки. Я не понимала, почему должна стрелять в него. Почему отец изменил правила игры. Почему он превратил забаву в нечто опасное и пугающее. Мне бы хотелось, чтобы все оставалось как прежде.

И как только мне в голову пришла эта мысль, я все поняла. Игра должна была измениться, потому что я менялась. Я взрослела. Это было мое посвящение, мой шанс доказать, что я могу стать достойным членом нашего племени. Превыше всего люди яномами ценили отвагу. Именно поэтому они постоянно сражались с соседними племенами, похищали друг у друга женщин и готовы были драться не на жизнь, а на смерть. Им казалось, что лучше получить стрелу в бок, чем сбежать и получить клеймо труса. Если верить «Нэшнл географик», почти у половины мужчин яномами за плечами было хотя бы одно убийство.

Я крепче прижала «ремингтон» к плечу. Руки больше не дрожали. Невозможно описать ту смесь ужаса и восторга, которую я испытала, когда нажала на курок. По-моему, это похоже на то, что испытывает человек, когда прыгает с самолета, ныряет с обрыва, похоже на чувства кардиохирурга, делающего первый надрез на сердце. Я больше не была маленькой девочкой, которая любила и ценила своего отца, надеясь однажды стать похожей на него. Теперь я стала равной ему.

И после этого я не могла дождаться, когда мне выпадет шанс выстрелить в него снова.

Почти одновременно с выпущенной из винтовки пулей над головой отца с дерева срывается ветка и падает в воду прямо перед ним. Как раз туда, куда я хотела. Именно так закончилась и наша последняя охотничья игра.

Отец застывает. Он смотрит наверх, туда, откуда прозвучал выстрел, и его челюсть отвисает так, словно он не может поверить в то, что я снова его обыграла, да еще и точно так же. Он встряхивает головой и разводит руки в стороны, показывая, что сдается. Поводок Рэмбо выпадает из его левой руки, «глок» свободно свисает с правой.

Я держу палец на курке. То, что человек выглядит проигравшим, еще не значит, что он уже готов сдаться. Особенно когда этот человек так хитер и склонен к манипуляциям, как мой отец.

– Джейкоб. – Это имя кажется незнакомым, когда я его произношу.

– Банджии-Агаваатейяа .

Меня пробирает дрожь. И не потому, что идет дождь. Банджии-Агаваатейяа . Маленькая Тень. Прозвище, которое он дал мне, когда я была совсем малышкой. Прозвище, которое я не слышала с тех самых пор. Не могу передать, какие чувства у меня вызвали эти слова, произнесенные им спустя столько времени. Вся моя злость, вся ненависть и обида, копившиеся внутри более десяти лет, тают, как кусок льда, угодивший в дровяную печь. Я чувствую, как какая-то часть меня, которая, оказывается, все это время была сломана, вновь становится целой. Меня волной накрывают воспоминания: я вижу, как отец учит меня читать следы, охотиться, ходить на снегоступах, плавать. Как он затачивает мой нож и учит свежевать кролика, как застегивает мою детскую рубашку и завязывает мне шнурки. Называет имена птиц, насекомых, растений и животных. Делится со мной бездонными секретами болота, показывая облачко лягушачьей икры, плавающее в стоячей воде пруда, под низко свисающими ветвями, и глубокие лисьи норы в песчаных оврагах.