Карен Дионне: Дочь болотного царя

© K Dionne Enterprises L.L.C., 2017

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2017

Если я назову имя своей матери, вы его сразу же узнаете. Она стала знаменитостью, хотя и не желала этого. Это была не та слава, о которой можно мечтать, – как у Джейси Дюгард, Аманды Берри и Элизабет Смарт [1]. Но мою маму зовут иначе.

Вы сразу узнаете ее имя, если я его назову, а затем призадумаетесь, пусть и ненадолго. Ведь то время, когда людей волновала судьба моей матери, давно миновало – где же она теперь? Это правда, что у нее родилась дочь, пока она пропадала неизвестно где? И что же случилось с этой малышкой?

Я могла бы рассказать о том, что мне было двенадцать, а моей матери – двадцать восемь лет, когда мы спаслись из заточения, в котором нас держал человек, похитивший ее. Я провела все эти годы в месте, которое газеты описывали впоследствии как обветшалую ферму, лежащую среди болота в самом сердце Верхнего полуострова штата Мичиган [2]. Я научилась читать благодаря подшивке журнала «Нэшнл географик» за пятидесятые годы и пожелтевшему томику стихов Роберта Фроста [3], никогда не ходила в школу, не ездила на велосипеде и знать не знала ни об электричестве, ни о водопроводе. В течение двенадцати лет я не разговаривала ни с кем, кроме своих родителей. И я понятия не имела о том, что мы с мамой пленницы, пока нас не освободили.

Еще я могла бы рассказать о том, что мама умерла два года назад. О ее смерти упоминалось в прессе, пусть и довольно скупо, но вы, скорее всего, пропустили эту информацию, потому что она скончалась в то время, когда в новостях говорили о куда более важных вещах. Я могу рассказать, о чем умолчали газеты: о том, что моя мама так и не оправилась после долгих лет, проведенных в плену. Она не была искренним, красноречивым и харизматичным борцом за правое дело. О моей скромной, робкой и надломленной маме, всегда предпочитавшей держаться в тени, не написали книг, ее лицо не появилось на обложке «Тайм». Потому что под пристальным вниманием она съеживалась, как прихваченный морозом листок аррорута [4].

Но все же я не назову ее имени. Потому что это не ее история.

А моя.

– Жди здесь, – говорю я своей трехлетней дочке. Лезу в окно грузовика и пытаюсь протиснуться между ее детским сиденьем и пассажирской дверью, чтобы достать пластиковый непроливаемый стаканчик с теплым апельсиновым соком, который она выбросила в порыве недовольства. – Мамочка сейчас вернется.

Мэри тянется к стаканчику. Она похожа на щенка собаки Павлова. Нижняя губка оттопырена, в глазах стоят слезы. Я все понимаю. Она устала. Но и я тоже.