Адриана Мэзер - Призрачный омут

– Я никуда не поеду.

С ресницы скатывается первая слеза, и я так яростно смахиваю ее, что практически бью себя по щеке. Отец тоже поднимается.

– Сэм… – успокаивающе произносит он.

– Нет! – Отскакиваю от стула. – Не пытайся убедить меня, что так будет лучше. Лучше не будет!

Папа делает шаг в мою сторону, будто не верит в то, что я отталкиваю его. Я и сама не могу в это поверить.

– Ты же еще ребенок. Ты не знаешь о Салеме того, что известно мне.

– Я чего-то не знаю или, как ты считаешь, не выдержу? Это меня Вивиан повесила, а не тебя. – Голос мой дрожит. – Так что не надо мне рассказывать, какой я ребенок.

Отец отшатывается, словно я дала ему пощечину. Со слезами на глазах вылетаю из его кабинета. Мчусь вверх по лестнице, в самый конец коридора, к себе в комнату. Со всего размаху хлопаю дверью и останавливаюсь. У окна стоит Элайджа. Он смотрит на мое заплаканное лицо.

– Саманта! – На долю секунду выражение его лица смягчается. – Я вернусь позже.

– Стой. – Вытираю лицо рукавом. – Если есть что-то важное, говори.

– Кажется, не самое удачное время обсуждать то, что я выяснил, – хмурится он.

– О нет, уверяю тебя, момент идеальный, – упрямо заверяю я, хлюпая носом.

Бровь Элайджи вопросительно изгибается. Вижу, как он колеблется, ждет пару секунд и наконец вздыхает:

– Я узнал о Брюсе Исмее.

– Ого, круто, – говорю, отчаянно вытирая глаза.

– Саманта, ты уверена…

– Да, – выпаливаю, не давая ему закончить фразу.

Я сажусь на кровать, заваленную книгами и карточками по «Титанику».

– Читала, – я прочищаю горло, – что после крушения пресса разрывала Исмея на части за то, что он спасся с корабля, но это все.

Элайджа кивает:

– Его решение вызвало споры и гнев общества. Капитан Смит погиб вместе с кораблем, хотя этот рейс был для него последним плаванием перед выходом на пенсию. Томас Эндрюс, главный конструктор, тоже остался на судне. Позже выяснилось, что в планах чертежей Томаса Эндрюса предполагалось наличие дополнительных спасательных шлюпок, но владельцы убрали их «за ненадобностью». Из-за этого люди по-разному смотрели на решение Исмея сесть в шлюпку и спастись; многие не смогли простить эту трусость.

– Все считали, что он должен был пожертвовать собой?

– Были уверены, что он обязан нести ответственность за свой корабль, а не занимать место, которое могло спасти кого-нибудь еще. Он навсегда запятнал свое имя этим поступком, – говорит Элайджа.

– Думаешь, он мог стать тем, кто стер воспоминания о том, что корабль затонул? – спрашиваю я, складывая в ровную стопку карточки с пассажирами «Титаника», большая часть которых отмечена надписью: «Тело не найдено».

– Такая возможность есть.

Обнимаю колени руками.

– Кроме этого, важно помнить об утопленнике, который явился тебе в ресторане, – замечает Элайджа, – и о Коллекционере, о котором предостерегала Редд.

– Элайджа, ты подслушиваешь все наши разговоры?

Призрак колеблется перед тем, как ответить:

– Когда это касается важных тем, то уделяю все свое внимание.

Внезапно вспоминаю слова миссис Браун о любви и времени.

– А как насчет нашего учителя истории, мистера Уордуэлла? Нашел что-нибудь, указывающее на его участие?

– Уордуэлл собрал грандиозную коллекцию материалов на тему «Титаника». Его дом напоминает библиотеку. Понадобится немало времени, чтобы все просмотреть и проверить.

– Он их собирал, когда был директором музея?

– Разумеется. Прибавь к этому десять лет преподавания истории. Он же всю жизнь этим интересуется. Но ничего, связывающего его с магией или заклятьями, я не нашел.

– Дальше у нас Молли Маллин и Ада. Нашел что-нибудь о них?

– Пока нет. Я продолжу поиски.

Только Элайджа не исчезает, как обычно делает, когда разговор приходит к логическому завершению, а продолжает стоять у окна. Поднимаю на него глаза и на мгновение вижу того самого Элайджу, которому когда-то могла рассказать что угодно.

– Папа хочет вернуться в Нью-Йорк.

– Переехать? – Он качает головой. – Даже представить не могу. Твое место здесь.

Дыхание перехватывает, я киваю. Да, мое место здесь.

– В Салеме я впервые в жизни стала собой. И боюсь, что, вернувшись в Нью-Йорк, стану другой, понимаешь? Потеряю частицу себя. У тебя когда-нибудь было такое ощущение?

На долю секунды он кажется разбитым:

– Было.

– С Эбигейл?

– И с родителями, когда они были живы.

Я понимаю, что пора прекратить этот разговор, вернуться к обсуждению Исмея или Уордуэлла. После всего, что произошло, снова привязываться к Элайдже – отвратительная идея. Но сейчас мне плевать.