Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

— Да, черное.

Он повернулся к Рене.

— Не примеришь ли его... чтобы доставить мне удовольствие.

Заколебавшись и покраснев под взглядом молодой женщины, она все же вошла вместе с продавщицей а кабинку. Флавье поднялся и принялся вышагивать взад и вперед: ему снова привиделся оттенок красного дерева, а в глубине кармана он крепко сжимал зажигалку. Потом, поскольку время шло медленно и руки его стали дрожать и вспотели, он, чтобы Амного отвлечься, принялся искать костюмы среди одежды на столе. Ему хотелось серый. Но не нашлось ни одного нужного для него оттенка. Дверь кабинки раскрылась, он быстро повернулся и испытал такой же удар, как в «Астории». Это была восстановленная Мадлен. Мадлен, которая остановилась, будто узнавая его. Мадлен, которая приближалась теперь, немного побледневшая, с прежним выражением грусти в глазах. Он протянул к ней похудевшую руку, но сразу же уронил ее. Нет, образ Мадден еще не был совершенен. Как можно не заметить эти кричащие золотые серьги?

— Сними-ка их! — тихим голосом приказал он.

И поскольку она не поняла его, то снял украшение сам, слишком прижав своими пальцами эти побрякушки. Затем, отступив на шаг, понял безнадежность затеи полностью восстановить образ.

— Хорошо,— сказал он продавщице,— мадам возьмет платье, которое на ней.,. А этот костюм того же размера, не так ли? Заверните и его. И укажите нам отдел обуви.

Рене не протестовала. Может быть, она понимала, почему Флавье так долго рассматривал каждую пару, как бы рассуждая сам с собой. Наконец он выбрал одни изящные блестящие туфли.

— Посмотрим!.. Пройдись!

На высоких каблуках она казалась тоньше, воздушнее. Затянутые в черный шелк, ее бедра слегка покачивались.

— Довольно! — закричал Флавье.

И так как продавщица удивленно подняла голову, то быстро проговорил:

— Это подойдет, мы берем их... Свои она положит в эту же коробку.

Он взял свою спутницу за руку и подвел к зеркалу.

— Посмотри на себя,— прошептал он.— Посмотри на себя, Мадлен.

— Я прошу тебя! — взмолилась она.

— Ну, еще маленькое усилие... Эта женщина в черном... Ты же видишь, что это больше не Рене... Вспомни!

Она явно страдала. Ужас искажал, превращал ее лицо в другое, напрягались губы. Он увлек Мадлен к лифту. С волосами будет видно позднее. Если что-то особенно торопило, так это духи, призрак прошлого. Теперь нужно было идти до конца, и ждать становилось все тяжелее.

Но таких духов больше не существовало. Флавье тщетно пытался описать их.

— Нет... не понимаю,— говорила продавщица.

— Ну, послушайте... Как это вам объяснить? Духи, которые пахнут свежей землей, вялыми цветами...

— Может, «Шанель» № 3?

— Может быть.

— Их больше не выпускают, месье. Поищите в маленьких магазинах, а здесь — не пытайтесь.

Молодая женщина тянула его за рукав. Он стал перебирать флаконы. Без этих духов превращение не будет полным. Ко чил он тем, что сдался, но перед уходом купил Мадлен шляпу. И пока платил, краем глаза все время смотрел на знакомый силуэт рядом с ним. Потом взял Мадлен под руку.

— К чему все эти сумасшествия? — спросила она.

— К чему?.. К тому, что я хочу твоего появления'. Мне нужна правда.

Она была напугана. Он чувствовал, как она напряжена, как чуждается его, но крепко прижимал ее к себе. Она от него не ускользнет и в конце концов сдастся.

— Ты должна стать самой красивой,— продолжал он.— Альмариан исчез, его никогда не существовало.

Несколько минут они шли, прижимаясь друг к другу, потом он не выдержал.

— Ты не можешь быть Рене,— сказал Он.— Видишь, я не сержусь... Говорю спокойно.

Она вздохнула, и он тотчас же взорвался:

— Да, я знаю. Ты — Рене, жила в Лондоне со своим дедушкой Чарли по отцовской линии. Родилась в Дамбремонте, маленьком городке у реки... Все это я слышал, но такое невозможно, ты ошибаешься.

— Не будем начинать снова,— взмолилась она.

— Я ничего не начинаю. Просто утверждаю, что в твоих воспоминаниях есть нечто, не соответствующее действительности. Возможно, ты когда-то была больна, серьезно больна.

— Уверяю тебя...

— Бывают болезни, которые оставляют странные последствия,

— Но я же все помню. У меня была скарлатина в десять лет. Больше ничего.

— Нет, не ничего.

— Ты измучишь меня!

Он уговаривал себя быть терпеливым, ведь Мадлен могла оказаться очень чувствительной, и тогда ее нельзя было слишком тревожить.

— Ты почти ничего не рассказала о своем детстве,— продолжал он,— а мне бы очень хотелось узнать о нем.