Артур Строгов - Правозащитник

— Что ж, передай его Сафронову. Пускай он сам решит, что с ним делать.

Белосельский был в это время вместе с Лизой на фуршете у мэра. Лиза казалась слегка встревоженной.

— Это Самина?

— Да, один террорист попался в мышеловку, — отвечал Белосельский, — найдем и других.

— Когда же это закончится? — прошептала ему на ухо Лиза.

— Никогда. Они ненавидят меня и пойдут на все.

Лиза вздохнула.

После того как Станислав перестал выходить на связь, Аланьев-младший понял, что все его усилия тщетны. «Но ведь это не укладывается в голове. Неужели ничто не может свалить этого человека? Не может же он быть неуязвимым! Такого не бывает… А это значит, что Станислава либо купили, либо уничтожили!»

Аланьев нервно отбросил от себя проект нового договора о покупке доли нефтяной компании, велел подать себе кофе, но здесь пришел его старший брат.

— Нас вызвал сенатор. По-видимому, произошло что-то серьезное, иначе бы он не позвонил.

— Куда же нам ехать? В Совет Федерации?

— Нет, в офис его компании… здесь рядом, на Ильинке…

— Почему он не приехал сам?

— Это в его стиле. Он же считает себя выше нас.

— Лучше бы он отстаивал наши интересы в Центральном банке. Если бы общественность узнала о его счетах в Швейцарии…

— Предупреди наших людей, чтобы были готовы к неожиданностям. Сейчас мало на кого можно положиться. Преданность стало почти невозможно купить…

Под охраной десяти человек братья Аланьевы сели в блестящий черный «Кадиллак» и были почти мигом доставлены в офис сенатора К***. Сенатор принял их в своем роскошном рабочем кабинете, обставленном в стиле барокко.

При первых же словах «покровителя» Аланьевы поняли, что дело куда серьезнее и тоньше, чем это могло показаться на первый взгляд.

— Я вчера принял участие в одном закрытом слушании, где были почти все наши министры и «неприкасаемые». К сожалению, они назначили двух козлов отпущения…

Сенатор выдержал эффектную паузу и затем продолжал…

— Это обозначает, по сути, самые серьезные вещи — арест как минимум.

Аланьев-старший встрепенулся, а его брат надменно сжал губы.

— А Вы… — вырвалось у него. — Вы же должны были защищать наши интересы… Или, может, Вы решили, что пора изменить Вашим былым убеждениям?

Сенатор надменно поднял голову.

— Я прошу Вас не забываться, — произнес он.

И затем продолжал:

— Нет, на этом закрытом слушании я высказал свое мнение, было даже своего рода «голосование». Они считают, что из вашего банка можно сделать хорошую оборонную фирму… Впрочем, подробности уже не важны… Имеет значение, что вы больше не нужны как основные владельцы банка, и «неприкасаемые» хотят, чтобы вы ушли в отставку. Шумиху в средствах массовой информации я уже опускаю… Чтобы придать солидности, они решили для начала показать всем, насколько нужно уважать закон… и поэтому…

— И поэтому?

— Поэтому, — продолжал тихо сенатор, расстегивая золоченую пуговицу своего бархатного пиджака, — приказ о вашем аресте уже подписан.

— Но это нелепо!

— Это измена! — вскричал Аланьев-младший.

— Успокойтесь и держите себя в руках. Я по-прежнему отстаиваю ваши интересы. Времени нет на эмоции и амбиции. Само собой разумеется, что как только ситуация стабилизируется, мы вновь окажемся «на плаву», но в данный момент почти все влиятельные лица желают, чтобы вы ушли в отставку. Однако есть выход. Разумеется, я не желаю, чтобы вы были арестованы по смехотворному обвинению. Необходимо, чтобы вы уехали… Есть один человек, который решит ваши проблемы…

— Кто же это?

— Я жду его с минуты на минуту.

— Кто он? Один из «неприкасаемых»?

— Нет, но он сам позвонил мне и убедил меня, что есть правильный выход. Более того, я считаю, что именно так будет лучше.

— Лучше для кого? — вскипел Аланьев-старший. — Нас так просто не свалить! Мы не боимся шумихи.

В эту секунду секретарь сообщила сенатору, что пришел новый гость.

— Я не желаю общаться с посторонними людьми. Тем более в такой ситуации. Нам пора… Мы должны с братом обсудить такие вещи…

— Боюсь, господа, — сказал вновь вошедший человек, — у вас для этого нет времени!

У обоих Аланьевых чуть глаза не вылезли на лоб от изумления. А младший с такой ненавистью воззрился на гостя, что смотреть было страшно.

— Вы?!

— Что это значит? — надменно вскричал Аланьев-старший, вскакивая с места.

Сенатор протянул руку Белосельскому (ибо это был он) и произнес: