Артур Строгов - Правозащитник

Белосельский на мгновение остановился. Лиза стиснула его руку.

— И что же произошло?

— Все банально до простоты. Машину занесло и закрутило как корабль, ввергнутый в зияющую пучину моря. Впрочем, я этого не ощутил. И не понял. Я даже не мог бы сказать или с точностью описать что произошло. Я помню лишь море света, которое поглотило меня, мои мысли, мое сознание. Свет, который полностью окутал меня и понес неведомо куда. Странное ощущение полета как на самолете, только ты не ощущаешь ни свое тело, ни свои руки, ты не можешь пошевелить даже губами… не в силах кричать… Я не знаю, сколько времени продолжалось это состояние… и только свет стал ярче, а полет — более быстрым… Мне казалось, что я лечу в космосе, а мимо меня проносятся галактики в форме улиток, причудливые планеты, пульсирующие звезды… Я стал понимать, что что-то не так, но мои мысли словно замерли… И тут я услышал голос, который отчетливо сказал мне: «Кто ты такой, чтобы вести себя так?» Это был особый голос — он так ясно отзывался в моем сознании, как эхо, но самое удивительное, что я смог отвечать. Для меня наступило нечто вроде прозрения, и я взглянул на свою жизнь и в мгновение увидел, насколько она была бесполезной. Голос опять спросил меня:

— Если бы вернуть время назад, ты стал бы таким же презренным человеком?

Тогда я ощутил в себе первую волну раскаяния. Мне захотелось заплакать, но я не мог. Мысленно я словно ответил: если бы вернуть прошлое, то я бы все исправил. Я мог бы стать другим. И тогда я услышал опять ту фразу, которая до сих пор отдается в моем мозгу как эхо:

— Ты станешь тем, кем тебе предназначено быть. Ты будешь заботиться о тех, о ком даже не думал, и защищать тех, о ком не ведал. Чем больше ты сделаешь для людей, тем более неуязвимым ты станешь для своих врагов. Ни пуля, ни сталь не возьмет тебя до времени…

Очнулся я уже в больнице, в самой обыкновенной палате. Впрочем, через неделю я был уже на ногах. Все смотрели на мое выздоровление как на чудо. Ведь машина сгорела дотла полностью. Мне говорили, что это мой второй день рождения… Но с тех самых пор я знаю, зачем я нужен… здесь, на земле… Я раскаялся в моих прежних поступках… и знаю, что мне предстоит сделать… Но самое главное, что с тех самых пор я стал ощущать в себе особую силу — ее раньше не было. В минуты опасности мои силы словно троекратно возрастают, и я ощущаю такую мощь, которая может сдвинуть горы. Но эта сила несет разрушение… Иногда я сам боюсь ее.

— Алексей, и ты думаешь, что…

— Я тебе рассказал все как было, как на исповеди. Ты ведь станешь моей женой, самым близким мне человеком. Ты должна знать. Никто не знает того, что я рассказал тебе.

Она провела руками по его щеке.

— Но ты позволишь мне разделить с тобой все опасности?

Он молчал.

— Ты ведь дал слово тогда. Обещай мне это.

В течение получаса человек в белом фраке играл на громоздком саксофоне, который казался похожим на пятнистого питона, обвившего массивными кольцами «хозяина». Рядом другой музыкант в белоснежном жилете и в рубашке с короткими рукавами бил как заяц по барабану, с таким проворством, что в итоге лирика джаза разрушалась ударным басом.

Аланьев-старший надменно откинулся на спинку золоченого кресла, снисходительно кивнул музыканту и саксофон умолк. Раболепный официант возник точно из ниоткуда и приблизился с самым любезным выражением лица, но по знаку банкира также получил «отставку».

Наконец показался человек, которого Аланьев, по-видимому, ожидал. Это был гладковыбритый шатен лет тридцати, одетый крайне неряшливо. На нем несколько нелепо сидела мятая толстовка, заломленная кепка и пыльные белые кеды. Этот субъект составлял разительный контраст с роскошным, сшитым на заказ костюмом банкира, его алмазными запонками и часами Patek, сплошь инкрустированными бриллиантами. Появившийся директор ресторана счел своим долгом доверительно наклониться и объяснить банкиру, что такого посетителя приняли в виде крайнего исключения.

— Отлично, — небрежно отвечал Аланьев, — сделайте так, чтобы нас никто не побеспокоил.

Посетитель развязно улыбнулся, но кепку не снял, и вальяжно присел напротив банкира.

— Директор Ваш друг?

— Точнее, управляющий, а ресторан этот мой, — в голосе Аланьева зазвучала нотка снисходительности.

— Я не люблю джаз.

Аланьев по-особому прищелкнул пальцами. И включилась фоновая музыка.

— А еще что не любите?