Юлия Михалева - Невидимые

И сестра исчезла, и брат.

Стараясь гнать от себя тревогу, Ульяна собралась к плотнику. Тут уж дети совсем разнылись — устали. Как ни прикрикивала — продолжали голосить. Она-то им не указ. Бросила их, пошла одна. Догнали, вцепились в спину, повисли:

— Не оставляй, сестрица!

К счастью, хотя бы Витька оказался на месте. Неловко даже: оторвали от дела, а мастер у него суровый. Наверняка потом выговаривал.

Брат попросился отойти, и проводил семью в свой угол, что снимал в бараке у мастерской: топчан да сундук. Совсем небогато, хуже, чем у Ваньки и матери.

Принес воды, расспросил о том, что случилось, темнея лицом. Потом достал из-под сундука свернутую худую пачку — и отдал все Ульяне. Она растерялась.

— А сам-то как будешь? — совестно.

— Ничего. Заработаю. Смотри, на улицы не суйся. Скоро приду к вам и еще принесу.

Ульяна повеселела — но через пару дней вновь пригорюнилась. Деньги брата закончатся — а дальше что?

Даже стиркой, как мать, не заработаешь. Ее нужно брать в городе, а потом туда же и относить. С детьми — не пойдешь: и белье перемажут, и господ распугают. Одних тоже бросать тревожно…

Мать Ульяна не осуждала. Сама думала отправиться на базар в поисках легкого заработка. На то теперь некому ругаться: пригляду нет. Ульяна и в тот раз правду не сказала о том, отчего ее погнали из нянек. Незачем матери знать… Тем более — не праведница она, а туда же, ругаться.

Вот, похоже, и сестра с братом лучшей доли искали…

А что, если мать не вернется и до зимы? Как оставаться в холода в сожженном доме? Ульяна заткнула тряпками щели, как могла, вместо двери повесила простынь — жалко портить, конечно, но хоть как-то жилище прикрыть. На лето сгодится. А что потом?

Начался дождь. Мимо обгоревшего порога сновали, занятые своими заботами, люди. И никто не обращал внимания на плачущую в голос девочку — вчерашнего ребенка.

Накануне лекарка предложила Алексу выпить из пузырька.

Выпил. Что терять? Травить насмерть — глупо, а так — почти с пустыми карманами вышел.

Из-за этого зелья он всю ночь был, как дурной. Точно после малинки — не соображал толком. Его трогали, поворачивали, прямо над головой слышались голоса — ничего не разбирал. А потом и полностью провалился в забытье.

Утром открыл глаза. Не отравили. Голова кружилась, но боль затихла. Рубаху сняли, пузо перемотали бинтами. Сквозь них лишь небольшая капля крови выступила.

— Жить точно будешь, Лексей, — ласково сказал со стула напротив тот самый гость, что принес сообщение. — Приглянулся ты моей сестрице, поди. Уж так хлопотала.

— Молчи, Макарка! — прошипели от двери.

Топ-топ-топ. Девка поспешила сбежать.

Алекс осторожно спустил ноги с кровати. Встал. Ничего хорошего, но идти сможет.

— Отлежался бы еще, — заметил рабочий.

Как в порядке вещей — будто Алекс его давний приятель. А нравы тут, похоже, как в Старом городе.

Он забрал у хозяина папиросу и затянулся, садясь на кровать.

— Твои сказали, что ты пропал.

— Ну да, так и вышло. В участок меня утащили. Только матери не скажи, — спохватился. — Для нее — я работал.

— За что?

— Ох… Да лавку мы брали, — стыдился? Новичком прикидывался? — Кто-то нас сдал. А Ванька решил, что я… Ух, что теперь со мной будет…

— Точно, ты.

— Да ты что?! Нет, не я! — громче, чем стоило, возмутился Макарка. Так и остальные — бабы его — сюда сбегутся.

— А как бы ты тогда вышел? Только так.

— Ей-богу, не я… Там совсем другое, — он даже сжался.

— Что?

— Не могу сказать, Алексей. Иначе мне вилы.

— Да ладно. Знаю я, в чем твое дело, — Легкий выручил, как иначе?

— Вправду знаешь? Тогда расскажи.

Ребенок встал в кровати, и, грызя погремушку, уставился на Алекса.

— Не здесь. Пойдем, выйдем.

— Петька, думаешь, разболтает? Так не говорит он.

— Где его мать?

— Померла в родах. Вроде как из-за того, что прежде младенца травила. Года не прожили.

Не слишком-то любопытно.

— Вот что, Макарка. Просто скажи, где твой хозяин держит Маруську — и я уйду.

— Да что за хозяин-то? В толк не возьму, — похоже, злился.

— Тот, что велел ко мне в театр прийти.

Низко опустил голову.

— Ну да, ты точно все знаешь. Эх, не жить мне… Но ту даму не видал я в участке. Вот те крест. Увидел — узнал бы в миг.

— Причем тут участок?

— А куда еще ее мог отвести Червинский?

Таких имен за Легким прежде не водилось.

— Это еще кто?

— Да сыщик же мой… Ты ведь сам сказал. Он и велел в театр прийти.