Наталия Костина-Кассанелли - Последняя Золушка

— Я думала, для того чтобы писать, обязательно нужно вдохновение, — лепечет, чуть не плача, зефирное создание.

Бедная, бедная!.. Я еле заметно улыбаюсь.

— Для того чтобы писать — не важно, детективы или любовные романы, если они вам больше по душе, необходим всего-навсего лишь особый склад ума. И желание. И время. Если у вас есть и то, и другое, и третье…

Я улыбаюсь уже поощрительно, и эта рыбка заглатывает наживку полностью:

— О да! Конечно, есть! Я… я готова работать, правда!

Остальные смотрят ревниво и настороженно: они не успели сказать, что тоже богоизбранны и вдохновенны, дать понять, что силикон, полуметровые ресницы и татуированные брови — это так, преходящее, дань моде; на самом же деле они только и ждали случая отринуть суетное и стать даже не музами — о нет! — теперь это уже пройденный этап! Они страстно желают творить… творить! Именно для этого они здесь!

Выскочка сияет, не замечая, что восстановила против себя всех прочих:

— Мы начнем прямо сейчас, да?

— А индивидуальные уроки будут? — не выдерживает кто-то из второго ряда.

— Конечно! — многозначительно киваю я. — Обязательно!

И тут меня осеняет.

— Вы любите сказки? — неожиданно для аудитории спрашиваю я.

Дамы недоуменно и настороженно переглядываются. Ни одной не хочется попасть впросак и быть высмеянной. Мало ли зачем я спросил?

— Я обожаю сказки! — твердо возглашаю я. — Вся великая литература — суть сказка. Шекспир, Ромео и Джульетта, мавр и Дездемона, «Одиссея» и «Илиада», Библия, не говоря уже о муми-троллях и «Хрониках Нарнии»! Недаром один очень умный человек сказал: «Вначале было Слово», а второй, не менее умный: «Вначале были сказки»!

— Я их тоже обожаю! — облегченно выдыхает принцесса в первом ряду и закатывает глазки.

— И я…

— И я!..

— Поскольку далеко не все наши занятия будут индивидуальными, а разбор того, что вы будете творить… гм… — в лучшем смысле этого слова! — мы будем делать на каждом нашем семинаре, чтобы на ошибках одного автора могли учиться все, равно как и разделять успех, я хочу предложить вам вот что…

Я неспешно прохожу меж конторками, вдыхая сложный аромат нагретого солнцем старого полированного дерева, тисненных золотом книжных переплетов и духов: терпких, горьких, сладких, цветочных… Этот сложный коктейль наложен поверх оглушительных феромонов молодости и красоты и бьет просто наповал. Даже та, за последней конторкой, которая уже не так молода и почти некрасива, — от нее тоже исходит, и обволакивает, и протягивается некая веревочка, петля, чтобы р-р-раз! — и мгновенно затянуться на зазевавшемся. Я рефлекторно отодвигаюсь подальше и кладу перед зрелой — и поэтому особенно опасной — мадам невинный белый пустой лист:

— Не сочтите за труд, мои дорогие будущие Шарлотты Бронте и Вирджинии Вулф, и ответьте на весьма простой вопрос: героиней какой из сказок вы себя считаете?…

— Ух ты!.. — восклицает кто-то. — Я уже знаю какой!

— …а также обоснуйте, почему вам хочется быть именно этой героиней, а не кем-то другим, — не оборачиваясь, продолжаю я. — Не жалейте красок, не бойтесь выглядеть смешно, помните — это всего лишь игра… сказка!

— Потому что в сказках Иванушка-дурачок в конце концов оказывается самым умным? — ехидно поет тот же серебристый голосок, который первым признался в любви к сказкам.

— В точку! — Я прохожу обратно к своей кафедре красного викторианского дерева (неужели подлинный антиквариат?!) — и непочтительно опираюсь на нее своими локтями. — Кроме того, мы будем придерживаться правил строгой анонимности. Разумеется, если автор захочет раскрыть свое инкогнито, мы так и сделаем, в остальных же случаях… Не торопитесь, времени у нас достаточно, — отвечаю я на чей-то поднятый ко мне взгляд. — Ну, скажем, до обеда. Идет?

Слава богу, сегодня мне уже не нужно их ничем занимать — дамы и девицы сразу увлекаются процессом. Некоторые уже испортили первый лист и неожиданно робко подходят, чтобы взять новый. Я щедро раздаю казенную бумагу и поощрительно киваю каждой.

Наладив бесперебойный процесс, я разваливаюсь на кафедре с видом профессора, принимающего экзамен, и начинаю глазеть в стекло, промытое до полной невидимости. Озера из библиотеки не видать, однако пейзаж не менее эпический: трехсотлетние дубы на горизонте, аллеи елей, пихт и еще каких-то не опознанных мною вечнозеленых вокруг главного корпуса и гостевых коттеджей. По дальней аллее в солнечных лучах движется кавалькада конных: живописные блики на лоснящихся гнедых и вороных крупах. Сияют лаковые сапожки и белые перчатки, подпрыгивающими точками движутся черные кавалерийские шлемы… А вот и белая лошадка! На ней восседает сам принц, не иначе! Я едва не фыркаю и подавляю сильное желание рассмеяться в голос и закинуть ноги в отнюдь не парадных башмаках на заморский антиквариат. Или же дать себе волю и все-таки закинуть?