Ольга Володарская - Первая жизнь, вторая жизнь

— В смысле?

— На будущее.

— Нам через три дня на работу.

— То есть мы не торопимся возвращаться в Москву?

— Мы? — переспросил Леха. — В смысле ты, я и Женя?

— Да, надо было сказать «вы». Но я не спешу. Мне хочется задержаться. А вам?

— Нет.

— Мы можем, — выпалил Ляпин. — Но зачем?

— Что-то меня тут держит. Не могу объяснить.

— А ты попробуй.

— Я влюбился в усадьбу, как в архитектурный объект. И захотел ее восстановить. Вы не поверите, но я готов бесплатно работать над ней. Только Виталя потерял интерес, я вижу. И от особняка ничего не останется уже через пару десятков лет. Его харизмы точно. Всего лишь стены. Но и они обрушатся. А я проникся… Мне жаль.

— Нам тоже, — вздохнул Женя. И покосился на кастрюлю. Ему хотелось добавки. — Но что мы можем поделать?

— Помочь открыть краеведческий музей в поселке, например. Я не богат, но смогу выделить какие-то средства. А вместе мы добудем экспонаты.

— И мы найдем их за три дня? — скептически заметил Леха.

— Кое-какие я уже знаю, где взять.

— Я тоже чувствую, что время уезжать не пришло, — покивал головой Ляпин.

Он получил и добавку пшенки, и лесную землянику. Ягода показалась ему кислой. Не понравилась.

Он думал, выплюнуть ее или запить молоком, как вдруг за окном раздались крики.

Орали двое: мужик и баба. Первый матом. Вторая цензурно, но очень уж противно. Визжала как резаная свинья. Если бы из ее рта не вырывались некоторые слова и междометия, можно было решить, что в соседнем дворе забивают скот.

Все мужчины переместились к окну. Даже Женя, схватив костыли, выглянул, чтобы посмотреть, что творится на улице.

Увидел Виталю, двух полицейских в форме, опера Костина, старого хрыча в наручниках и босую бабу с растрепанными волосами. Та бежала за процессией, потрясала в воздухе кулаками и выдавала режущие уши звуки.

Пименов, увидев в окне три удивленные физиономии, хмуро кивнул и, пошептавшись с Костиным, подошел.

— Это что за представление? — спросил у него Леха.

— Вообще-то задержание предполагаемого убийцы, — буркнул Виталя и жестом попросил дать ему попить, указав на чашку.

Сема подал ему ее. Но предупредил, что вода горячая.

— Старик этот по кличке Горыныч — местный самогонщик. У него Фил покупал хреновуху. А я вчера настойку, а-ля виски. Похоже, он замочил и деревенского дурачка, и моего отца.

— Брось.

— У него нашли бумажник отца. А еще амулет Филарета. Вы, может, не заметили, но у него на шее болтался на шнурке…

— Какой-то гнилой зуб, — закончил предложение Алексей.

Он помнил, как смотрел на него и передергивался. Неприятное зрелище.

— Клык горгульи.

— Кого?

— Мифического существа, каменеющего при свете дня, но оживающего ночью, чтобы охранять, — разъяснил Сема. — Почти на всех старинных зданиях Европы они имелись.

— Знаю я это, — рассердился Леха. — Читал «Собор Парижской Богоматери». Только где крылатые чудища и где Фил?

— Флигели особняка Филаретовых когда-то охраняли два таких.

— Но их молочные зубы выпали, и один нашел местный дурачок?

— Мать Филарета подобрала где-то клык крупной собаки или волка и сунула его сыну под видом оберега, — сообщил Виталя. — Давно, когда он еще пацаненком был. С тех пор Фил его носил. Об этом все в деревне знают. Мне соседка Горыныча рассказала, которая понятой была.

— А кто эта сумасшедшая? — спросил Ляпин, указав на босую женщину, которую отгоняли от полицейской машины.

— Мать Фила.

— Так у них наследственное? — и покрутил пальцем у виска.

— Она нормальная.

— Незаметно.

— Инсульт у нее был полгода назад. Говорит плохо.

— А босой ходит, потому что шишки на ногах мешают ноги втиснуть в тапки?

— Потеряла их, когда бежала за убийцей своего сына Горынычем. Она ненавидела его давно. За то, что он Фила спаивал. Она приходила к старику, просила не продавать и не отпускать в долг, потому что она погашать самогонный кредит не будет. Но у того бизнес. Причем крупный, по местным меркам. Все алкаши округи у Горыныча отоваривались. Он гнал нормальный продукт и мог дать под запись. У него в избе на стене висит отрывной календарь, так все страницы целы, но на каждой написано имя и количество отпущенного. Даже если расплачивались, Горыныч просто вычеркивал его, но информацию сохранял. Сейчас этот календарь у полиции.

— Ты к чему это рассказываешь?

— Фил должен был Горнычу кучу денег. По местным, естественно, меркам. Когда дурачок явился с бабками, а потом еще раз, алкогольный барыга заинтересовался, откуда они. Филарет рассказал. И Горыныч предложил тому нас обобрать. Долги возвращать надо, не так ли? Потому что больше не отпустят — календарь именем Фила исписан. Дурачок согласился. Думаю, только затем, чтоб барыга отстал. Безгрешный он был. Но Горыныч не хотел все на самотек пускать. И пошел в усадьбу, чтобы проверить, как идут дела. Они поссорились, сцепились. Фил погиб, а Горыныч вернулся ни с чем. Но на следующий же день получил новый подарок — пьяного меня. Я явился за пузырем. Поскольку имел при себе одну купюру, но вслух разговаривал (есть у меня такая привычка), старик понял, что на околице в гордом одиночестве стоит миллионер. Он пошел туда, желая его ограбить, но мой отец оказал ему сопротивление и погиб. Однако Горыныч умудрился стянуть его кошелек перед тем, как столкнуть в колодец.