Сергей Федоранич - Бог тебе судья

— И все же преступления вы совершили, а теперь я сижу тут, в заложниках, и, вероятнее всего, живым отсюда не выйду. И да, ваш громила пробил мне лоб.

— Я осмотрела вашу рану, это шишка. Сотрясения мозга нет, вас не тошнит, с глазами все в порядке. Только ушиб, слава богу.

Дальше продолжать не было смысла. У меня нет никаких оснований предъявлять претензии к Кристине, это может сделать только Рождественский, а он отходит от наркоза. Когда мы отсюда уедем, тогда и решим, что делать с этой ошибкой и с этими выстрелами. А сейчас я решил задать интересующие меня вопросы, поскольку натяжение в паху было просто каменным, нужно было отвлечься на работу.

— От кого вы защищаетесь? — спросил я.

— От людей, которые хотят нас истребить, — ответила Кристина.

— Вас — это вашу общину?

— Да.

— А что вы за община? Вы — секта?

— Нет, что вы, мы не секта. Мы просто люди, которые живут своим образом жизни. Я — врач, хирург. Каждый день я делаю операции и вижу, как люди страдают от того, что очень удалились от природы. Мы живем в каменных джунглях, питаемся синтетикой, надеваем на себя синтетику, пьем ее же. Все это отравляет наш организм. Я и мои единомышленники воссоединяемся с природой.

— Дауншифтинг?

— И снова нет, — Кристина помотала головой и улыбнулась. — Вы все пытаетесь обвинить нас в чем-то нелицеприятном. Цель деятельности секты — подмять волю человека и обобрать его, дауншифтинг — это другая крайность. У нас нет никаких принципов, кроме самого главного: жить в единении с природой и самим собой. Гаджеты нам не мешают, мы все работаем в городе, пользуемся благами цивилизации. Но у нас есть возможность не травить свой организм синтетикой, не нагружать голову мусором, ради этого мы здесь. Больше ни для чего.

Хоть Кристина и говорит, что никаких крайностей нет, но «единение с природой и самим собой» больше похоже на лозунг какой-то религиозной секты. В общем, в обратном она меня не убедила.

Кристина встала и открыла шкаф, извлекла папку и положила ее передо мной.

— В производстве участкового по Московской области находится двадцать заявлений об убийствах, — сказала Кристина, тыча пальцем в папку. — И каждое из них без движения. Мы писали уже везде, где только могли, — в главное следственное управление, в прокуратуру, в суд. И отовсюду наши письма уходят в этот чертов околоток к участковому, который не может возбудить ни одного дела, потому что нет трупов. А в Москве тем временем эти трупы нашли и повесили их на какого-то человека. Ни наши письма, ни просьбы участкового приехать сюда и все тщательно расследовать не увенчались успехом. Больше того, после нашего очередного сообщения в прокуратуру к нам пришел участковый и слезно просил этого больше не делать. Ему кто-то угрожал и сказал захлопнуться, потому что в Москве не хотят признавать, что у них под боком убивают людей из-за того, что они объединились и живут своей жизнью. Кому-то в следственном комитете в Москве выгоднее обставить дело так, как будто они взяли кровожадного маньяка, чем признать правду: государству нет дела до тех, кто не такой, как все. Они там считают, что нас всех можно перебить, раз мы не такие, как все. Мы не единицы общества. Нас просто не существует.

— Что вы такое говорите?

— Что я говорю? А вы знаете, сколько таких преступлений замято? Знаете, сколько людей убили только из-за того, что они не такие, как все? Если ваши взгляды на жизнь не вписываются в общую картину жизни, то вы автоматически теряете ценность, и ваша жизнь тоже. Всем становится плевать. Нас могут даже взорвать, и будьте уверены, на следующий день в новостях в последнюю очередь скажут, что посреди леса взорвался бытовой газ, и все поверят. Нас просто нет.

— Я не верю.

— Вы не верите, потому что это не ваша проблема.

— Хорошо, — отступил я, — предположим, что все действительно так. Этот факт имеет место. Вы можете рассказать, что происходит? Кто вы? Почему вы не такие, как все? И кто вам угрожает?

— Нам не угрожают, — сказала Кристина в отчаянии. — Даже вы меня не слышите. Виктор! Нас убивают! У-би-ва-ют!

О том, что в жизни все идет не так, Кристина поняла еще десять лет назад. Когда она только-только закончила ординатуру и стала врачом, вокруг все изменилось. Это случилось практически мгновенно. Вдруг изменились пациенты. Если всю интернатуру и ординатуру она лечила людей от травм, то теперь люди попадали к ней на операционный стол из-за своей распущенности.