Сергей Федоранич - Бог тебе судья

Когда она подписала дарственную на свою комнату, Света не помнит. Но в разгар очередного скандала, разгоревшегося из-за отсутствия алкоголя, она узнала, что у нее ничего нет, и комнаты тоже. Все, что у нее осталось, — это комната в этом доме, и теперь правила устанавливаются другие. Теперь она должна работать, чтобы обеспечить себе еду и кров.

В деревне, которая жила общиной, было много работающих женщин. Летом они выращивали овощи, ухаживали за курами и скотом, а зимой выделывали мех, вязали и делали плитку из специального раствора, которую оптом продавали в строительные фирмы. Мужчины тоже работали — в полях, неподалеку в автомастерских или вовсе в Москве, приезжая только на выходные к своим женам и детям. За те полгода, что Светлана пыталась справиться с острыми проявлениями цирроза и своей привязанностью к алкоголю, ей не удалось найти подруг и наладить хоть какое-то общение. Сам Всеволод Петрович с ней практически не разговаривал, только спрашивал о самочувствии и рекомендовал книги к прочтению. Женщины, которые помогали ей, тоже не разговаривали с ней, а если и обращались, то по поводу домашних дел вроде ужина. После скандала, когда Свету отчим отправил работать, отношения стали еще хуже.

Ее познакомили со Степанидой Ивановной, которая заведовала в общине занятостью. Женщина деловая и хваткая строгой рукой заставила Светлану влиться в трудовые будни. Ее поставили на прополку огурцов в теплицах, и теплицы эти были бесконечными, они огибали всю деревню, работать в них полагалось с девяти утра до захода солнца, это было невыносимо.

Света не просто отвыкла работать, она всей душой ненавидела это занятие. Она смогла проработать только две недели и сбежала в Москву. Ей не верилось, что ее комната больше не ее, она полагала, что Всеволод Петрович ей наврал, чтобы она начала работать.

Кое-как, на попутках, Света добралась до своего дома в Видном. Открывшие дверь соседи чуть не спустили ее с лестницы, проорав ей в лицо, что она здесь больше не живет и ее комната продана нормальным людям, которые не мочатся мимо унитаза, не воруют еду из чужого холодильника и не ходят голыми по коридору.

В полной прострации Света села на лавочку у подъезда и заплакала. Там ее и нашел Всеволод Петрович и отвез обратно в деревню. И Свете ничего не оставалось, кроме как работать в теплицах.

Светлана замолчала. Я спохватился, что не предложил женщине ничего из напитков, и быстро исправил ситуацию. Перед Светланой дымилась чашка с чаем, а встреча со вторым свидетелем была перенесена на завтрашний полдень.

— Вы знаете, через какое-то время я начала входить во вкус. Меня перевели на работу в плиточную, где мы отливали плитку. Вы такими плитками выкладываете себе стены в ванной комнате, знаете, такая шершавая, с узором. Мне даже нравилась эта работа, и со Всеволодом Петровичем у нас наладилось. Но потом в общине случился праздник — я не знаю, что они праздновали, но это было очень странно. Посреди улицы накрыли огромный стол, никто ни с кем не разговаривал, но все были веселые, даже счастливые! Все друг друга поздравляли и обменивались едой, но само событие никто не обсуждал. Когда я спросила, а чего мы празднуем, мне ответила супруга Всеволода Петровича — настанет время и узнаешь, а пока радуйся. Ну я и радовалась — в центре стола стояла бутылка с вином, а там никто не пил. Не знаю, зачем ее туда поставили. Когда все начали расходиться, я кинулась помогать убирать посуду и умыкнула вино. Когда его хватились, я уже была готовая.

Светлана отхлебнула чай, поморщилась и зашипела:

— Че он такой горячий-то? А пирожка или конфеточки не найдется? Ну или печенья?

Я принес из своих запасов упаковку луковых крекеров и отдал Светлане. Хрумкая крекерами, Светлана повеселела и продолжила рассказ:

— Всеволод Петрович был очень расстроен. Он сказал, что больше не может мне доверять, и попросил уехать. Когда я сказала, что ехать мне некуда, он расплакался и стал обвинять меня, что я натворила страшных вещей, что я подвела не только себя и его, но и всю общину и больше у него нет выбора. Короче, он меня выгнал. Но дал телефон, видимо, его сына. Сказал, что я могу звонить ему, если станет совсем худо. Телефон навороченный, я в нем разобралась за пару недель. Там есть Интернет, и на него кладут деньги. Есть и приложение с социальной сетью, где была открыта страница Романа Всеволодовича Гнездыха, это, как я поняла по перепискам в телефоне, сын Всеволода. Он страницей не пользовался, а я — пользовалась. Я написала свой номер в контактных данных страницы, и иногда мне звонят какие-то люди, ищут Романа. Но Рома умер, покончил с собой незадолго до того, как Всеволод Петрович разыскал меня. Видимо, меня-то он и разыскал потому, что стало одиноко. А потом мне позвонила супруга Всеволода Петровича и сообщила, что он погиб. Я разместила картинку в память о нем.