Андрей Фёдоров - Желтый караван

— С этими-то? Да мы их сами с тобой!..

Длинный Иван и круглый Макар Макарович побежали по лестнице. Во дворе их ждал «рафик».

В доме скорби комбо томно выплывал из телевизора:

И на этот раз Ржевский предпочел не заметить роскошного лифта со стульями, а тихо поднялся к квартире Тишкина по лестнице. Он так и не спал, но, как ему казалось, соображал очень ясно. Позвонил.

Некто Нансен встал за углом.

Открыл, естественно, «Буратино», переодетый в мятую желтую пижаму. Он явно ожидал увидеть не Ржевского.

— А? Дорогой? Чего тебе?

— Славк! Ну… Это. Режь последний огурец!

— Продлить удовольствие? Выспался хоть?

— Поспал. Да с ними уснешь! Жена блажит.

— Ну зайди, — посторонился «Буратино», — а может, ты и пригодишься? Спрятать тебя, а потом, в нужный момент… а? — он прошел за Ржевским в гостиную.

Тут все оставалось на прежних местах, точнее — ничего на месте не было, кроме массивного стола. Было так, как если бы наводнение смешало все в кучу, а потом все всплыло и осело, где придется, когда вода ушла. Слой из кувшинов, фужеров, подушек, африканских масок, бутылок, ночных рубашек, сапогов, альбомов, бус, журналов с голыми розовыми девушками на обложках, шампуров, пиджаков, мятой бумаги и даже кастрюль покрывал весь пол в гостиной, переливаясь под лучами ослепительных бра.

— Хозяева могут обидеться, — решил Ржевский, — не нашел животных-то?

— Животных скоро привезут, — загадочным тоном сообщил «Буратино», — да я сам-то уезжал. Меня тут с семи утра не было. Только сейчас вернулся. Лечился в дурдоме.

— Ну и как?

— Нормально. Мозги вправили. Вон наливай, дорогой.

— Да… с этими все животными… я тебя еще вчера хотел спросить. Листочек ты нашел, помнишь? Вот тут, под столом?

«Буратино» обернулся:

— Листочек?

— Ну да. Где он?

Ржевский успел уловить короткое движение руки «Буратино» к левому нагрудному карману.

— Ты вчера… тьфу! То есть это же сегодня было! Запутаешься тут! Ты, когда листочек этот схватил, аж с лица переменился, а меня спать выгнал. Не помнишь? Читал его, читал… что-то нужное?

— Ты смотри! А ты не так прост! — «Буратино» сел за стол и принялся разглядывать Ржевского с ног до головы, словно музейную скульптуру. — Листочек? Как тебе сказать? Сказать, что это тебя не касается, вроде нельзя? Может, ты мне нужен будешь? Как думаешь, артист? Роль тебе дать сыграть?

— Играть так играть, — Ржевский налил себе джина.

— Ты с этой Лелей спал? Так, по-честному?

— Нет! Даже как-то ни к чему!

— Ну вот. А этот листочек-то, твое письмо к ней, со сладкими воспоминаниями. Не ожидал? Вот на этом Лелька с тещей и Василька нашего словили. Нервный он, ревнивый шибко, Василий-то. А тут то ли Лелечка намекивала, не знаю, но к тебе он уж сильно не ровно дышал. На том и поймали.

— Интересно! Покажи-ка! Что я написал?

— Нет. Покажу, когда Тишкин Лельку привезет. Мы с ним сегодня из дурдома драпанули. Я насовсем, он — в отпуск. Для интимных бесед с супругой. Ты попей чуть-чуть, а потом я тебя спрячу. Свистну потом.

— Чтобы такую роль сыграть, надо бы поучить текст.

— Настаиваешь? А зря! Начинаешь мне не нравиться. Признайся уж, как другу, заезжала к тебе сегодня Лелечка-то?

— Нет. Не в этом дело. А почему я ей не мог написать? А вдруг?

— Ну ты дуб! Да такие письма в позапрошлом веке писали! Ты, во всяком случае, не напишешь. Еще б ты этой своей балерине с крокодилами так написал! — «Буратино» было захохотал, но смолк. — Ты не с паровозом дело имеешь, Сэрж! Почерк я твой потрудился изучить! Расписочку мне писал! Заспал?

— Чего-то помню. А? Надо же! Получается, у вас обмен? Животные твои у Лели, а письмо у тебя?

— Умнеешь быстро. Прямо на глазах. А еще что скажешь?

Ржевский тоже усмехнулся одним ртом. На шее бились артерии.

— Сколько у тебя фальшивых бумажек, Слава! Фальшивое письмо, фальшивое удостоверение! Я, между прочим, могу и взаправду письмо написать. Даже, кажется, написал и где-то здесь мог потерять. А? И могу даже с тобой поменяться. А что? Тебе, наверно, с настоящей-то милицией ни к чему встречаться?

— А ты позвони! Вон — ноль два! — «Буратино» встал.

— Да я бы давно позвонил, конечно, если бы…

Вот тут, наконец, «Буратино» наклонился через стол и ударил Ржевского ребром ладони по шее сбоку. Точно в середину. Звук был тупой и слабый.